собрали в просторной зале второго этажа. С потолка свисала широкая ткань, к ней булавками были прикреплены несколько бумажных икон. Отец Марк отслужил краткий молебен, и остался стоять у аналоя, чтобы принимать зачеты, наподобие исповеди. Ученики присели на стульчики, расставленные у дальней стены, ожидая своей очереди. Когда отвечать зачет пошла Илария, Аня неожиданно обратилась ко мне:
– Отец Марк всегда служит так кратко?
– Да, – ответила я. – раньше он был военным священником, привычка осталась, как и след от контузии.
– Понятно. – сказала Анна. – Я привыкла к долгим службам, таким, после которых не чувствуешь ног.
Ну вот и настал удобный момент заговорить с Аней, на что я раньше не решалась.
– В какой храм вы ходили?
– В Удельный, в Петрограде. – А вы?
– В Андреевский, на Васильевском. – ответила я и, в свою очередь, задала тот же вопрос Зое.
– В Троицкую. – ответила Зоя.
Пришла очередь Ани. Она встала и пошла к аналою. Я еще раз переспросила Зою:
– Не поняла, в какую Троицкую? В какой части?
– В Гельсингфорсе.
Этой краткой беседы было достаточно, чтобы понять глубину пропасти, еще недавно лежавшей между нами. Церковь, которую назвала Аня – третьего Департамента Уделов на Литейном – считалась «аристократической». Ее посещали только самые привилегированные горожане, или близкие к ним. Я – дочь женатого художника и актрисы-студийки никогда бы не переступила ее порога. А родным городом Зои оказался Гельсингфорс. Этим возможно и объясняется, что Зоя немножко другая, не такая как мы. Проводя лето в Финляндии, мне часто доводилось слышать названия Выборга, Гельсингфорса, но самой не приходилось ездить дальше Териок. Теперь же мне казалось, что я начинаю знакомство с этим городом через Зою.
Как-то поздней осенью, директриса объявила нам, что жена учителя французского языка заболела, и последних уроков не будет. Ее взгляд остановился на моей тетради. Отметив мой хороший почерк, директриса попросила помочь в переписывании книг, поступающих в гимназическую библиотеку. В помощь мне она определила Зою. Мы поднялись на второй этаж, в домовую церковь. Там уже висели длинные ряды полок, а на полу стояли коробки с книгами. Судя по почтовым штампам, они прибыли со всех концов Финляндии. Зоя стала вынимать по одной книге, и зачитывать вслух название. Я записывала эти название в толстую тетрадь. За окном свистел ноябрьский ветер, предвещая скорые холода, гнул деревья, жалобно всхлипывал. Где-то стучал неплотно закрытый ставень. Работа заняла около двух часов. А после Зоя предложила выпить чаю в ее комнате.
Обстановка комнаты оказалась очень скромная, доставшаяся в наследство от санатория. Стол у окна, две кровати, занавески в красный цветочек. Полки с книгами. Я открыла одну, мелькнул экслибрис Галактиона Федоровича.
С этой, почти монашеской, обстановкой не вязалась нарядная фарфоровая кукла в кружевной