ей Толстой
И сказал: ходи босой…
Я быстро перескочила через рельсы, а мужики вслед мне всё так же весело пропели:
– Куды, барыня, пошла?
Потом продавец овощей громко крикнул:
– Эй! Подь назад, чево покажем! Второй, тоже громко, сказал:
– Не чувствительная она к искусству, ничего здесь не попишешь.
– Ой, нечувствительная… – Он снова громко засмеялся.
Я, тупо прохаживаясь туда-сюда по платформе, в попытке скоротать вдруг сильно замедлившееся время, снова стала прислушиваться к разговорам, которые и здесь уже весьма бойко завязывались. И здесь народ не безмолвствовал. Женщины активно выясняли – что, где и почём. Мужчины вполне серьёзного вида энергично обменивались репликами на политическую тему:
– Вечный вопрос – могут ли на Руси жить без вечного «попроси»? Вот без вечного этого вопроса.
– Что-то больно мудрёное ты завернул, – ответили ему.
– Тогда проще сформулирую вечный вопрос современности.
– Есть ли жизнь за МКАДом?
– Ого! Вот это точно вопрос… Хотя… Есть она там, нет её там, у нас жизни всё одно никакой нету. Однако, хорошо спросил.
Его собеседник довольно улыбнулся.
Люди оживились, лица повеселели, глаза заблестели.
– Или вот ещё, очень современно, слушай: кому теперь на Руси жить и работать?
– Тоже неплохо, – похвалил его собеседник. – Однако, вопрос вопросов иной. Может ли она, наша глубинка, вообще жить, или лучше сразу вагонами китайцев на плодородные равнины завезти и, как дрессированных тараканов, выпустить на бывшие совхозные поля?
Вокруг них уже собралась приличная компания вольнослушателей. Некоторые живо кивали головами, другие как будто просто так слушали – с унылым выражением сосредоточенного безразличия на лице.
– Да, не принято у нас выносить сор из сказочной избушки власти. А на месте вопить, что «все всё тощут», так это все горазды.
– Ой, горазды…
– И громче всех вопят как раз те, кто больше всех сам и тощит.
– Ясное дело, а то как тащить скоро станет нечего? Тогда как жить?
– Ватета точна.
Гоготнули, покурили, поплевались и снова закрутили дискуссию.
– А что, так оно и будет. Когда дачников, что из города понаехали, стали повсеместно разорять, а они ж деревне, скажи, только в помощь, я так и подумал, что неспроста деревню нашу гробят, не озорство это от питейного дела, а штука куда как серьёзнее.
Слушатели запереглядывались, некоторые его дружно поддержали, разговор всё больше оживлялся.
– Вон дали крестьянину филькину грамоту – свидетельство на земельную собственность. Какая-то седьмая копия на газетной бумаге.
– Да ещё и написано на ней, чтоб не сомневались: временный документ, до особого распоряжения.
– А как надо? – спросил у него тревожно и даже как-то испуганно мужчина с большим чемоданом, хватаясь за боковой карман.
– А надо, чтобы документ был на гербовой цветной