боишься меня?
Чезаре опустился на пол у моих ног, он снова взял мою руку и стал поглаживать внутреннюю сторону запястья. Эта простая ласка так сильно отозвалась во мне, что, когда он поцеловал мою ладонь, я с трудом сдержала стон.
– Прости. Тебе нечего опасаться. Знаешь, что самое поразительное? Твой взгляд. Точно, как у неё, такой живой, тёплый и по-детски игривый. Ты, конечно, слышала сплетни… Я убил бы каждого, чей поганый язык посмел коснуться её светлого имени. Когда я доберусь до Флоренции, Джованни Сфорца не проживёт и дня. Нет! Он проживёт так долго, как Микилетто сможет продлить жизнь в том, что этот мерзавец привык считать своим телом!
Наверное, на моём лице отразился ужас, поскольку слова Чезаре звучали отнюдь не пустым обещанием. Он заметил это, его черты смягчились, он снова погладил меня по руке, успокаивая, и продолжил:
– Он ударил её. Она писала мне, но я был во Франции. Я потребовал у отца забрать её, угрожая остаться подле моей дражайшей супруги вместо того, чтобы вести войска в Романью. У него не было выбора. Но теперь он снова выдаёт её замуж. Мало ему сыновей, послушных любым его приказам и умирающих за него, он использует её! Он использует всех в своей неуёмной жажде власти и золота! Города задушены налогами, а он тратит деньги не на укрепление Святого престола, а на торжества и возведение дворцов! Я не смог спасти, я не смог уберечь мою маленькую сестру… Но, возможно, мне удастся спасти Италию!
Последние слова Чезаре произнёс совершенно спокойно, а затем замолчал и молчал несколько минут. Я не смела пошевелиться. В конце концов он поднялся, я встала следом. Герцог церемонно поклонился, поцеловал мне руку, прошептал “Прости!” и вышел так стремительно, что я не успела сказать ему ни слова. Я рухнула обратно на стул. Моё сердце разрывалось. Я боялась Чезаре, я, без сомнения, хотела его и ревновала, и чувствовала собственное бессилие, поскольку была для него лишь копией, срисовкой, эскизом, напоминающем о той, кого он, похоже, любил самой чистой любовью – любовью старшего брата. Все эти недели я готовилась к тому, что должно было неизбежно произойти, но оказалась совершенно не готова принять то, что случилось в действительности. Не понимая, что делаю, я поднялась и вышла из комнаты.
Я шла по пустым коридорам замка – привычка герцога отсылать стражу во время ночных визитов была известна – и в конце концов вышла во двор. Не замечая холода, я шла вперёд, а когда опомнилась, то поняла, что стою на совершенно тёмной городской улочке перед единственной дверью, из-под которой пробивается свет. Рядом прислонился к стене, по-видимому, изрядно выпивший музыкант в шутовском колпаке, он разговаривал с псом, терзавшим его штанину. Я вошла. Внутри, как вы уже, наверное, догадались была таверна, хозяин которой представился мне Малькольмом. Он усадил меня за свободный стол, налил чего-то крепкого, и мы поговорили. Мысли мои были в совершенном беспорядке, но даже в этом состоянии я понимала, что идти мне, в общем, некуда – возвращаться в резиденцию Валентинуа значило рискнуть обнаружить в спальне