е все дома такие. Особняк когда-то принадлежал старинному дворянскому роду. Красный кирпич, белая отделка, два входа: парадный и черный. Сохранился кусок стены с аркой, куда въезжали кареты, даже двор с его службами. Теперь, конечно, все в ветхом состоянии, закрыто-заколочено. Но я знаю – раньше тут располагался каретный сарай и конюшня, флигель, сторожка, амбар, людская...
Кто-то скажет: круто! Может быть, и круто, если сам обитаешь в современной квартире со всеми удобствами и евроремонтом. Захотел соприкоснуться со стариной – пожалуйста. Наш город, точнее его старая часть, почти не изменился. Дело в том, что последняя война до нас не дошла. Город не бомбили вражеские самолеты, его не захватывали, не сражались за каждый дом, не жгли, не грабили. Городу повезло. И нам – его современным жителям, тоже. Если посмотреть на фотографии конца девятнадцатого, начала двадцатого века, то можно увидеть все те же двухэтажные особняки и белоснежные соборы с золотыми куполами. Только вывески изменились. Гуляешь себе по историческим улицам, рассматриваешь кирпичную кладку, лепнину, колонны всякие, кованые балконы, похожие на кружева старинные... Романтично.
В нашем доме как раз такой балкон, вдоль всего второго этажа – неповторимое черное кружево, застывшие завитушки причудливых вензелей. Балкон всегда пуст, чист и прекрасен. Ставить на него ничего нельзя, перегораживать тоже, иначе нарушится архитектурный облик здания. Так и живем, почти в музее.
Мама время от времени негромко ругала несчастный особняк. Да и как не ругать: все время что-то отваливается, засоряются трубы, искрит проводка, барахлит сантехника и дует в окна.
Папа обещает, что нам вот-вот предоставят нормальную человеческую квартиру, но пока: пока я лихо катаюсь по полу-горке и, когда никого нет дома, выхожу на балкон помечтать.
Иногда, задумаешься, и прямо-таки кажется: вот сейчас из-за угла, из ближайшего тихого переулка, цокая копытами, выплывет тройка лошадей, а за ней появится изящная карета или, если время летнее, открытый экипаж с незнакомой красавицей на сидение... Она сидит прямо, подбородок надменно чуть вздернут, маленькая шляпка с вуалью...
Зимой так не помечтаешь, зимой у нас холодно. Хотя, когда мороз зашкаливает за двадцать и стекла в окнах покрываются сплошным сверкающим бледно-голубым узором, я сажусь в прабабушкино кресло с высокой спинкой и широкими подлокотниками, смотрю на морозные узоры и представляю... Я много чего представляю...
Квартира досталась нам от папиной бабушки – старой театралки и, такой же как и я, фантазерки и мечтательницы. Все говорят, что я – копия своей прабабки. Что касается прадеда, то его я совсем не знаю, он умер до моего рождения. Только старые фотографии в семейном альбоме помогают мне представить этого человека. Он был большой шишкой, руководил заводом; к тому же отчаянным и необыкновенно красивым, это уже со слов прабабушки. Ну, ей лучше знать. Ведь прадед увез ее из столицы, навеки покорив сердце пышноволосой, зеленоглазой московской барышни. Стоп, а были ли в те времена барышни? Скорее нет, чем да. Но вот моя прабабушка каким-то чудом казалась именно барышней. Утонченной и светской, как будто она училась в институте благородных девиц. Она никогда не работала, только после смерти мужа что-то делала для нашего областного театра, помогала с костюмами, что-то оформляла, не знаю, можно ли это называть работой, во всяком случае, мама говорит, что прабабушка не работала никогда. Она скорее тусовалась с людьми, которые были ей интересны. Пропадала в доме художников, ездила на премьеры, выставки, концерты. Ее комната была сплошь забита старыми программками, пожелтевшими билетиками, веерами, сломанными театральными биноклями, афишами и всяким, как мама выразилась, «мусором».
Прабабушка вечно ссорилась с мамой, учила жизни папу, а мне пыталась привить светские манеры. Она говорила: «Деточка, учись, пока я жива». Готовила умопомрачительно. И все, что она делала, выглядело изящно и утонченно, даже банальные котлеты. И непременно сервировала стол: тарелочки, приборы, соусники, молочники, супницы...
А так хотелось попросту залезть в холодильник и слопать бутерброд или кусок сыра. Какой там сыр! Старушка гневалась и закатывала глаза. Нет, нет! Пищу следует вкушать и непременно с красивой тарелочки, под которой еще одна тарелка побольше, и чтоб рядом салфеточка лежала, и нож надо держать в правой руке, а вилку в левой.
Мама заходилась от тихого бешенства, потому что утром надо было бежать на работу, какие уж тут тарелочки и прочие условности.
– К чему эти условности! – стонала мама. – Мы же простые люди!
– Люди мы простые, да, – соглашалась прабабушка, – но это не повод для того, чтоб не застилать стол чистой скатертью.
«Ксюша, если хочешь на долгие годы сохранить здоровье, ешь по утрам, непременно натощак, два антоновских яблока», – наставляла она меня.
Мама недоумевала: где же теперь взять настоящей антоновки? Но прабабушка стояла на своем: «Пусть нет антоновки, но яблоки не перевелись, стало быть, надо съедать два хороших яблока!»
Прабабушка учила меня держать спину и ходить правильно, от бедра, так это называется. Причем наступать с носка на пятку, как будто я балерина.
Она