холодно!
– Ты замерз?
– Нет, – усмехнулся он, – я тоже из Исландии.
– Из Исландии? Как это?
– Да это Мими прозвала мою комнату Iceland.
– А почему?
– А там всегда холодно. У меня там все время окно открыто.
– Зачем?
– Smoke Gets In Your Eyes[37], – пропел он, подражая песне The Platters, под которую мы только что закончили танцевать. – Мими против того, чтоб я курил.
– А кто эта Мими?
– Моя тетя. Или мама. Мать у меня погибла в аварии. Ее пьяный мужик сбил.
– О? Какой ужас!
– Ага. Я его за это убью.
Удивительно, но эта фраза упала мне в душу, как снаряд. У меня защемило в груди, на глаза навернулись слезы; я извинилась, вышла на балкон, взялась за холодные перила и стала смотреть на город и реку. Огни большого города расплылись в слезах, уронить которые мне не позволила гордость. Мне не хотелось плакать на глазах у этой молодежи. Я сама удивилась своей ранимости. Неужели я до сих пор настолько хрупка?
Джон осторожно высунул голову на узкий балкон:
– Что с тобой? Я что-то не то сказал?
Я обернулась:
– Нет-нет, я… просто… я тоже потеряла… так же…
– Маму?
– Нет, маленького… маленькую…
– Сестру?
Я не могла ответить. Только качала головой. Мне до сих пор было так больно. Я думала, что мало-помалу оправлюсь после того, как моя дочь погибла под колесами машины, но вот и через семь лет я не могу слышать про ДТП. И вот через пятьдесят шесть лет я лежу и вытираю с дряблых старческих щек слезы. Какое невезение – вспомнить такое именно с этим парнем и именно в этот вечер! Он держался хорошо, но, разумеется, о дальнейшем «общении» не могло быть и речи. Молодые люди не хотят спать со старыми проблемами.
– Ты хочешь сказать… ребенка?
Я кивнула, сглотнула и попыталась улыбкой прогнать слезы. Сквозь музыку слышался стук поезда в ночной темноте. Битл улыбнулся в ответ. Наконец он вышел на балкон, закурил сигарету и сказал, отгоняя дым:
– Ты ведь намного старше меня, да? Сколько тебе лет?
Как ни странно, такая беспардонность взбодрила меня.
Я попросила у него сигарету и снова заговорила:
– Даму о возрасте не спрашивают. Ты разве не джентльмен?
– Нет, я из Вултона. Так сколько тебе лет?
– Тридцать один, а тебе?
– Двадцать, – ответил он и улыбнулся. – Но скоро мне будет тридцать.
В этом что-то было. Потому что вскоре началось десятилетие, которое пролетело быстрее всех других в двадцатом веке. Я смотрела, как он открывает балконную дверь, которая на самом деле была просто окном в человеческий рост, снова входит в шум и превращается в длинноволосого, всемирно известного и бывшего битла, переписавшего историю музыки двадцатого века и подбившего полмира хипповать и лежать в постелях в Амстердаме.
А я осталась стоять и вновь повернулась к городу, к своей несчастливой жизни. Где-то там вдалеке был центральный вокзал,