внезапная боль сковала тело…
Я пришел к нему, как прихожу уже 30 лет с определенной последовательностью, излеченный им однажды от тяжелого недуга. И с каждым разом больше не для того, чтобы услышать его оптимистичное: «Проверено, „мин“ нет!», – скорее, освежиться исчезающей в мире добротой, заразиться энергией чести, взбодриться радостью мысли от его присутствия в твоей судьбе, а заодно и посетовать о попранных временем ценностях.
– Я позволил себе таким нехитрым способом обозначить тебя, мой друг. Скажи, насколько я был неточен в описании трагедии, постигшей тебя. Ты мне рассказал ее много лет назад – извини, не смог забыть. Не будь прошедших лет, поверь, не стал бы ворошить дорогое тебе. Ты стал для меня образцом подражания. История моей жизни иная, и не мудрено: ты врач от Бога, а кто я? Попрошу, не останавливай меня, хотя отдельные детали тебе известны. Не знаю, точнее – знаю, ты определенно привязывал в ранних рассказах завуалированные мной эпизоды, ты ведь очень хороший психолог! Свое слово врача ты сказал 40 лет назад – спасибо, живу до сей поры. Сегодня из тех разрозненных, а теперь собранных воедино фактов тебе, психологу, просьба дать оценку и определить время и место моей главной оплошности.
– Вы-ыпросил похвалу… заслуженную, надо отметить. Моя история передана практически дословно. Думал, с прошлым смирился, ан, проглотил слезу с «гроздьями рябины, обвитыми жемчугом паутины». Об этом, помнится, не рассказывал, но было же именно так?! Первое упоение счастьем определило уровень – один живу до сих пор… Запросы мои застыли в качестве, с каждым последующим годом восходя к Эвересту, все дальше от потужных предложений времени.
Его ответная реакция стала для меня неожиданностью. Он обычно, свойственно себе, отшучивался. В тонко выданной им фразеологии – его непревзойденный дар психолога. Уходя от тяжелого диалога, он лаконично давал понять: трагедии в том нет – есть заразная мещанская ментальность, жизнь продолжается, и итоги подводить рано. Я был готов принять и эту, ожидаемую, реакцию, но, зная отрывочные детали моего неотъемлемого, в этот раз он отказался от той возможности, мягко положив руку на мое колено. Рука была теплой успокаивающим теплом Человека и врача. Его действие я принял не иначе как готовность в участии услышать.
– На поприще классического врачевания ты победил, мой друг. Что скажешь о всеобъемлющей морали, которой не сделать пункции и не поставить скорый диагноз? Прости и останови, если покажусь нудным или неинтересным. Я в то далекое время, о котором начнется повествование, по ощущениям находился между небом и землей. Скудные знания зиждились на закваске из эмоций. Об этой части моей биографии ты не догадывался ни сном ни духом. А коль все еще стремишься к званию доктора психологических наук, уважь, как говорят, закуси удила и слушай. Получишь целостный портрет в неглиже, и не только мой. В подарок, надеюсь на самое для меня большее, – твое независимое заключение. А вдруг во мне не укоренятся мучительной