обернулся к лежащей на столе книге и с силой отбросил обложку – страницы так и взвились. Прибив их рукой и нимало не заботясь о том, что потная ладонь промочила тонкую бумагу, сплавив текст в почти неразличимое пятно, Тавил начал читать.
Он сидит за столом посреди очень маленькой комнаты. Теперь дверь закрыта. Хвала Книге Машины, теперь он знает, как заказывать еду (подается немедленно на отдельный столик, по нажатию кнопки вырастающий из пола); как менять освещение (рычажок на стене); как включать музыку (другой рычажок). Теперь он умеет вызывать ванну с чем-то вроде воды, холодной или горячей, на выбор, унитаз, раковину и даже кровать – все появляется из пола, если нажать на нужную кнопку.
Кресло греет его и только что не баюкает; он сидит лицом к одной из шести стен и держит на коленях открытую книгу исполинского размера. Он читает о том, как сообщаться с миром при помощи Машины, и уже отключил режим изоляции, но в комнате все еще тихо. Никто не знает, что Тавил Тут, Внизу. Никто не горит желанием войти с ним в контакт.
Он водит пальцем по тонким строчкам, бормоча что-то себе под нос, потом нажимает кнопку, и на фоне дальней стены с потолка прыгает голубой диск и тут же взрывается неистовыми красками.
Сегодня все старалось удивить Тавила, изобретая для этого все новые и новые способы: вряд ли что-то еще способно исторгнуть у него задушенный крик – даже подобное чудо. Кровь уже не застывает в жилах, а вскипает любопытством. Тавил подается вперед, а краски тем временем превращаются в картинки – будто глядишь через окно туда, в надземный мир. Он встает и медленно идет вперед, пока не упирается пальцами в плоскую поверхность; цвет сияет сквозь его плоть, но исчезает, стоит только отдернуть руку.
Перед ним – совершенно сработанная картинка мира, он узнает ее тут же. Пыльный пейзаж, усеянный бурыми купами сухой травы, иссеченный змеящимися по поверхности, подобно шрамам, рядами острых камней; вдалеке клубится серый туман. Камни – вот и все, что осталось от стоявшего тут некогда огромного здания. Тавил знает о нем, потому что ему рассказывали – рассказывали, как оно последним держало оборону против врага, еще до Нижнего мира, до Машины, до того как человек попытался победить солнце. Он сам, своими глазами видел развалины, когда отправился вместе с сестрой в первый раз посмотреть на море.
Глядя на картинку, Тавил чувствует, как в груди у него растет что-то тяжелое и неподвижное. Оно вытесняет из легких воздух, давит на ребра – чувство, что все неправильно. Место, где он находится, воздух, которым дышит, кресло, возле которого стоит, кнопки, по которым бегают пальцы, – все это никуда не годится.
То, что видно на экране, – вот она – правда; быть так долго вдали от нее – вот он – ужас. Ноги у него подкашиваются, Тавил садится. Книга выскальзывает из онемевших пальцев и с глухим ударом приземляется на пол – всего лишь на мгновенье, прежде чем пол, не шелохнувшись, подбрасывает ее обратно, ровно на такую высоту, чтобы Тавил мог снова положить ее на колени, не сделав