взял власть, а Стратор с войсками отправился усмирять колонии. Народ ждал перерожденных. Но почти никто не возродился. Всех как будто поглотила пучина. Город пребывал в отчаянии. Во всем винили тебя, владыка. В храмах поносили твое имя, которое вскоре стало проклятием. Теперь его вообще вычеркнули из исторических анналов, а если хотят упомянуть о твоем правлении, тебя именуют просто – Диктатор. Ульпий и Стратор объявили об учреждении консульского правления, где Ульпию принадлежит светская власть, а Стратору – военная. Вскоре прибыло посольство Запретного города, и отныне между нашими державами – военный и торговый союз. Альба Лонга получила автономию, Дакия – статус протектората, где от руки Стратора правит его младший брат Феликс. Твоего префекта держат в теле ворона в храме Ювенты.
– Зачем глумятся над стариком? Им он не сделал ничего дурного!
– Кроме того, что не признал власть Консулов. Он – живое напоминание глубины твоего падения и символ силы новой власти.
– А что моя жена? И наложницы?
– Недолгим оказался твой брак. Корнелия отреклась от тебя, государь. Ходили слухи, что ее к этому принудили, но разве это меняет дело?
– Непостоянство… Имя тебе – женщина, – прошептал Кезон.
Сулла, не обращая внимания на муки господина, механически продолжал перечислять факты.
– Чтобы соблюсти закон, тебя официально, в храмах, объявили покойником. Корнелия приняла ухаживания Стратора. Через две недели состоится их бракосочетание в храме Ювенты. А наложниц Ульпий отдал в Публичный театр, и теперь их каждое воскресенье можно увидеть во время представления труппы театра на площади богини Русины. Твоя личная стража пыталась оказать сопротивление, но бунт жестоко подавили. Тела павших выставили за ворота города на всеобщее осмеяние.
Кезон рывком встал, в ярости потрясая кулаками. Ослепленный гневом, он подскочил к изогнутому стволу пальмы и принялся неистово колотить по нему, изрыгая проклятия. Разбив руки в кровь, без сил опустился на сухую листву. Его голова поникла. Но всего лишь на несколько секунд. Только на мгновения скорлупа, скрывающая личность сверхчеловека, треснула и показала его истинное лицо – лицо, искаженное горечью утраты, лицо мятущегося и безмерно страдающего от горя смертного, – а потом он вновь проявил свое необыкновенное самообладание и холодно вопросил:
– Это все?
– И да, и нет. Рассказать можно еще многое… Но смысл один – тебе нельзя, сир, появляться в городе. Тебя немедленно схватят и после «легис акцио»[5] придадут позорной казни. Скорее всего, в тайне, чтобы не волновать народ.
– У меня нет армии, нет слуг и сторонников, у меня нет жены, дома и даже одежды! Что посоветуешь, мой глашатай? Похоже, ты один хранил мне верность. Ты – единственный мой советчик.
– Я не советчик, а всего лишь слуга. К тому же – с клювом вместо рта.
– Твой клюв всегда изрекал мудрые вещи, а глаза с высоты видели многое, недоступное людям. К тому же мне не из кого выбирать. Я готов принять