мне никогда не мешал.
– Думаю, мешал, – промолвил отец. – Не помню когда, но было, не могло не быть, бывало и меняло нас не в лучшую сторону – ты, как примерный сын, утверждаешь обратное. Ты пользуешься моей амнезией. Регулярно?
– По ситуации, – наконец-то улыбнулся Кирилл.
– Делай это с опаской. Камень, способный меня сбить, тебе с земли не поднять.
– Как там твоя монография? – рассмеявшись, спросил Кирилл. – Пишется?
– Подрастает, – кивнул Петр Иванович. – Не сказать, что без принуждения, но скорлупу уже поддавливает. Такой уродец вылупится… надеюсь, достаточно симпатичный.
В НЕПРИБРАННОЙ комнате с расшторенным окном и подкрашенной синей краской батареей Кирилл с отцом пьют чай из желтых чашек с серебряными ободками. На несвежей скатерти лежит пакет с шоколадными вафлями, облезлый чайник стоит на краю стола у блюдца с использованными пакетиками, на Кирилле Суздалеве его серый пиджак. На Петре Ивановиче несуразная малиновая водолазка.
– С мамой не созвонился? – спросил Петр Иванович.
– Мы говорили, – ответил Кирилл. – В четверг что ли… она мне гневно выговаривала за невнимание, а про тебя сказала, что ты просидишь на дачу до апреля, и тебе без нее хорошо. Когда она к тебе приезжает, она в этом убеждается.
– Твоя мама все видит.
– Ты от нее и не скрываешь, – сказал Кирилл.
– Равнодушие я выставляю, не прячу, остужаю им сразу. Не давая опомниться. И она видит – видит пыль, видит беспорядок, и вместо того, чтобы молча прибраться, начинает отчитывать своего мужа, члена-корреспондента, который все здесь запустил и живет, как в хлеву. Не тратит энергию на уборку, корпит над трудом без коммерческих перспектив, с тупым упрямством вбивает в бумагу строку за строкой – твоя мама зудит и встречает отпор. Мой ледяной взгляд.
– Без выяснений?
– Я уравновешен, – промолвил Петр Иванович. – Крупный ссор у нас не случается и врагами мы с ней не расстаемся – она возвращается в город, я плетусь к письменному столу… на морально-волевых. У меня полная свобода действий, но я избираю борьбу и включаюсь в нее с холодным рассудком.
– Сомнамбулически, – усмехнулся Кирилл.
– Что ты сказал?
– Не знаю… что-то сказал. Написанная тобой работа прогремит, и я погреюсь в лучах твоей славы с поправкой на их прохладу.
– Ах, вот в чем дело, – пробормотал Петр Иванович.
– Всего понемногу. Чай я допил, вторую вафлю даже не взял, и это вызывает мою особую озабоченность. Своего отца я не помню…
– Класс! – воскликнул Петр Иванович. – В твоей битве я бы тебя поддержал, но не смог залезть на коня! Проведем перераспределение и нарастим шерсть… по осенней роще ты шел с палкой?
– Да.
– Значит, на медведя!
– На него, – кивнул Кирилл. – Вовремя ты о медведе. Я иду на него, на медведя, убившего славную девушку с зелеными