портного. Его узкому лбу позавидовал бы неандерталец, а квадратная челюсть сама нарывалась на увесистый кулак. Свое тридцатилетие Сипягин, скорее всего, уже отпраздновал, но прожитые годы не отразились ни на его интеллекте, ни даже в глазах, с тоской глядящих на зеленый стол. По этому взгляду я без труда определил, что передо мной игрок, да к тому же неудачливый. Имей он папу миллиардера, стал бы для любого казино бесценной находкой, но, увы, Сипягин родился не в семье олигарха, а потому вынужден был сам добывать средства не только на жизнь, но и на игру. Словом, этот тип являлся идеальным подручным для решительно настроенного человека, не желающего, однако, пачкаться в крови.
– Вася, – раскинул я руки для братского объятия. – Ты ли это? Сколько лет, сколько зим…
Увы, Сипягин мой дружеский жест не оценил. Он явно не узнавал джентльмена, столь недвусмысленно требующего от него выражения чувств. С другой стороны, у Василия не хватило решимости оттолкнуть руку дающего, тем более, с бокалом, доверху наполненным первосортным коньяком.
– Сидели вместе? – все-таки попытался он уточнить существенную деталь.
– В церковном хоре пели, Вася. Я был Шаляпиным, а ты – Марио Ланца.
– Ага, – дошло, наконец, до Сипягина. – Ну, за встречу, кореш.
– За счастливую встречу, – уточнил я. – Мне захотелось любви, друг Базиль, чистой как слеза младенца. Сечешь?
– Дык, – понимающе глянул на меня криминальный сводник. – Если ты при деньгах…
– Сколько? – перевел я разговор в деловую фазу.
– Зависит от качества товара, – увильнул от прямого ответа Сипягин.
– Две тысячи зелеными, – выложил я набитый купюрами бумажник на стойку бара.
– За такие деньги будет тебе и хаза и краля Галя, – хрюкнул довольный продавец.
– Смотри, Василий, я ведь человек разборчивый и за фуфло какой-нибудь в два счета сделаю тебе обрезание.
– Да ты что, – обиделся Сипягин. – Чтобы я обманул братана, с которым на зоне срок мотал… Ты же меня знаешь… Как там тебя…
– Зови Жаном, я не обижусь. Бармен, счет!
– И бутылочку коньячка в дорогу, – обратился к молодому человеку Сипягин. – Для согрева.
Моя машина произвела на Сипягина очень хорошее впечатление, не будучи автовладельцем, он явно знал толк в забугорной роскоши. Во всяком случае, в салоне моего «Лексуса» он обосновался если не на правах хозяина, то, во всяком случае, дорогого гостя.
– Так я откупорю, коньячок? – попросил Сипягин. – Растравил ты мне душу, Ваня, просто мочи нет. Я ведь семь лет на зоне… А какие мои годы… Тьфу!
– Валяй, – благодушно отозвался я, выруливая на дорогу. – Клофелинчику только не жалей.
– Какого клофелина? – насторожился Василий. – Ты это о чем?
– О Степанкове, Сипягин, это ведь ты, душегуб, его порешил.
Нож Василий достать не успел, я расчетливо ударил его локтем в кадык и сам извлек стальное перо из его кармана. Будучи человеком по природе гуманным я открыл