знания, чем знание Одного.
Поэтому “Тавхид” – это призыв, обращенный не исключительно к мусульманам: любящие Бога, все, для кого дальнее более реально и драгоценно, чем ближнее, все, что не смиряется перед наглостью Гибели и Гнили, выдающей себя за лучезарный рассвет и кипение жизни, все они – адресаты нашего Призыва.
К ним обращен черный цвет великого Единения, благородный цвет чистейшей духовности, цвет траура по мученикам ислама, цвет приговора падшему и обреченному миру, цвет тайны…
Пророк сказал: “Когда увидите черные флаги со стороны Хорасана, идите на них, поскольку Халиф Аллах Махди будет среди них” (Ахмед-и-Байкади).
Вера в “переселение душ” и единобожие
1998 г.
Опыт смерти и основанная на этом опыте та или иная философия смерти – это изначальный критерий внутренней подлинности человека, его метафизического качества. Явный культ смерти, ее эстетизация, доходящая до одержимости, как это имело место в традициях ацтеков, Египта фараонов или европейской культуре барокко – не обязательно свидетельствуют о подлинном понимании того, что такое поистине есть смерть; ее реальная сущность скрыта по ту сторону декоративной атрибутики, черепов и скелетов с косами, своей избыточностью как бы заклинающей ужас. Вместе с тем непризнание ее как центрального факта, вытеснение мысли о ней за пределы бодрствующего сознания говорит о духовной ущербности еще более глубокой и безысходной. Обычный человек во все времена стремился избежать излишнего сосредоточения на этой теме, с другой стороны, memento mori – помни о смерти – было девизом духовных элит (к которым в Европе средневековья и раннего Возрождения бесспорно относилось и так называемое “оперативное масонство”).Сегодняшний мир в его доминирующем западном, точнее американском, обличье представляет собой в духовном плане исторически беспрецедентную смесь инфантильного, диснейлендовского оптимизма и неизбывной параноидальной тревоги. Исход Второй мировой войны положил конец Европе как центру мирового порядка. На целых два поколения мир вступил в эпоху карнавала, переоценки ценностей снизу, легализованной анархии. Любая норма, догмат, жесткость, дисциплина, наконец, просто упорядоченный смысл были признаны “отрыжками” тоталитаризма, если не прямо фашизма. Жан Поль Сартр лично защищал городских партизан-террористов. Биполярный мир, холодная война только питали своей энергией этот праздник, начинавшийся на руинах разгромленных европейских столиц. Сегодня он кончился вместе с биполярностью. Мы живем в посткарнавальную эпоху. Рождается новая норма, новая догматика, разномастная, абсурдная, лубочная, пытающаяся спрятать свою истерическую паучью агрессивность за либеральными улыбками телекомментаторов. Рождается – уже родился! – новый посткаранвальный тоталитаризм со всемирными амбициями, имя которому – “Нью эйдж”. У этого тоталитаризма, естественно, есть своя догматическая философия