Масленой она влетела в казарму, будто сорвалась с медвежьих когтей. Прошку звала названым братцем, Терентия величала по батюшке, ко всем работным обращалась с улыбкой и поклоном. Ездила на рынок, присмотрела в торговых рядах сережки. А приказчик как на грех, оговорился, что к празднику дадут денег.
– Сколько? – спросил Прохор, прощаясь с надеждой рассчитаться за новые ичиги.
Вместо ответа Ульяна и вовсе засияла:
– В церкви у приставихи видела, ну такие…
«Хоть бы целковый на праздник остался», – чертыхнулся Прохор и с обидой вспомнил деда, присоветовавшего взять девку: весь год припоминала она ему обещанные сережки.
– Семнадцать ассигнациями! – И, видя, как полезли под шапку брови у братца названого, пожала плечами. – Займи у Терентия, зачем ему деньги?
После обедни в казарме накрыли столы. Промышленные и работные, чистые телом, облегченные духом после исповеди, приодетые и чинные, степенно помолившись, расселись по лавкам: тобольские по одну сторону, иркутские – по другую, барнаульские – особо. Приказчик привез бочонок пива – дар от хозяина артели, и собирался уже сказать приветное слово, сообщить о снаряженном обозе, скором отъезде на Лену. Тут уточкой вплыла в казарму Ульяна в новом сарафане и козловых сапожках, голова алой лентой повязана, в ушах сережки, будто звезды, щеки нарумянены, брови и зубы чернены по моде дворянских бабушек, нынешних купчих и мещанок. Даже старый приказчик ахнул:
– Где поймали таку царевну?
Ульяна, виляя задом, прошла мимо него, села рядом с Прохором, оттопырив мизинчик, подняла чарку с наливкой и с поклоном сказала:
– С праздником, православные!
Прохор выпил первую, хмыкнул в нос и, подвинувшись к Терентию, тихонько спросил:
– В Беловодском царстве деньги есть?
Обмакнутый в сметану блин на миг застрял в бороде тайного беспоповца и единоверца по паспорту, глаза удивленно уставились на молодого попутчика. Но блин проскочил, скрывшись за шевелящимися усами, глаза просветлели:
– Нету!
– Это хорошо! – ухмыльнулся Прошка и со смешливой хитринкой посмотрел на Ульяну.
И потом все застолье плавала в нем непутевая озорная мысль, как соринка в чарке, даже когда блевал пивом и водкой, все чему-то посмеивался. В полночь, чуть живого, Ульяна уложила его на нары, погладила по голове. Прохор икнул и тихо заржал:
– Денег-то в Америке нет!
Ульяна, смеясь, запустила пальцы ему в волосы, ласково потрепала и прошептала:
– Там золото на земле валяется!
Прохор опять заржал, борясь с икотой, хотел сказать, что в артели и торга нет, один запасной мангазей: что дадут, тому будь рад. Но нары качнулись, закружились, и он затих…
Рассветало, в темени четче обозначились кресты. Когда завиднеется скала на берегу – можно требовать смену. Прохор огляделся по сторонам, набил трубку виргинским табаком, высек искру, раздул трут. Победными флагами над крепостью поднялись