– что с того? – приглушенно рассмеялся.
– Страшная ведь?! – проскулил Прохор, понимая, что устоять перед соблазном не сможет.
– В темноте не видать! – сонно хохотнул Васька. – Рыбиной пахнет. В бане бы помыть – и ничо, не хуже твоей рыжей бесовки.
Утром русичи, алеуты и кадьяки покинули кенайское селение, сели в лодки и двинулись к северу залива. К вечеру при хорошей погоде они высадились на небольшом острове, заросшем лесом. Место для лагеря выбирали в сумерках: поставили палатки, напекли мяса и рыбы. По жребию первым в караул пошел Котовщиков. Ему повезло: он мог спать с полуночи до утра. Прохору же выпадала самая трудная смена, разрывавшая ночь надвое. Перед отбоем Баранов, клацая кольчужкой, обошел палатки.
– Почему без чарки ложимся? – ворчали его дружки.
– Легкий был день, – отвечал управляющий. – Нечего добро переводить попусту.
– Что с того, что легкий, – не то в шутку, не то всерьез возмущались старовояжные. – Мучились, сивучину водой запивая: ее туда, она обратно… С чаркой легче.
Прохор задремал, вспоминая прошлую ночь с кенайкой. Она не отличила его от Васьки или делала вид, что не поняла подмены. Утром Прошка брезгливо отмывался морской и пресной водой, мысленно зарекался впредь сторониться греха, но к вечеру стали донимать навязчивые воспоминания прошлой ночи. Бывшая аманатка увязалась за Васькой и теперь, должно быть, легла под байдарой, чтобы пробраться к нему среди ночи. Если старовояжные узнают, что Кот стоял на часах с девкой – побьют, хоть и безлюдье на острове.
Прохор уже засыпал в палатке среди храпевших товарищей и вдруг вскинул голову с гулко бьющейся в висках кровью: почудился или приснился Васькин крик. Он настороженно прислушался, перекрестился, снова завернулся в одеяло. Сквозь дыры в парусине тьму прошивали иглы лунного света. Рядом беззаботно спали старовояжные стрелки Ворошилов, Острогин, Труднов. Прохор опять закрыл глаза, но палатка дернулась, будто кто запнулся о полог, а в следующий миг он с удивлением уставился на древко копья с костяным наконечником, ткнувшееся рядом с его лицом. «Не снится ли?» – подумал, но выхватил из-под головы ворошиловский пистоль и выстрелил по направлению копья.
Василий Труднов, храпевший у края, будто ждал сигнала – тут же выкатился под полог, выстрелил, засрамословил, словно наступил на змею. Палатка упала. Прохор выполз из-под парусины, по нему скользом прошелся сапог из сивучьих горл. Он сам кого-то пнул, выволок фузею с мушкетоном и подсумок с патронами. Федька Острогин, тощий и длинный, как змей, в одних суконных штанах вертелся чертом, размахивая саблей, визжал и матерился. Возле тлевшего костра управляющий Баранов в белой голландской рубахе выкатывал пушку и кричал зычным голосом:
– Ко мне, ребятушки, в кучу!
Прохора едва не сбили с ног бегущие артельные алеуты и работные кадьяки. Из кустов раздался нестройный залп. Толпа бегущих рассыпалась. Баранов, расталкивая их пинками, наконец-то запалил фитиль, пушка ахнула. Где-то рядом завопили раненые, запела