не пишете людей за едой или пьющими.
– Не часто. Хотите, чтобы я написал портрет селедки?
– Все остальные пишут.
– Мне нравятся люди с пристальным взглядом. Если я теперь изображаю людей без него, я потом не уверен, по душе они мне или нет.
– А с чего вы начинаете? Как решаете, что будете делать?
– Да так и решаю. Не знаю как. Вас я сделаю совсем по-другому, в три четверти роста. Одетого для заключения серьезной сделки. В плаще, натягивающим перчатки.
– Я не собираюсь заниматься торговлей. Это я вроде бы уже решил.
– Ну, тогда будете членом правительства.
– Не уверен, что мне и это по сердцу.
– Ладно, пусть будет просто государственная служба, на которой не придется особенно напрягаться. Семья ваша занимает слишком высокое положение, да и вы тоже. Влиятельные друзья мне не помешают. И новые заказы тоже, помогут расплатиться за дом. Пожалуй, я вас сделаю немного постарше.
– К тому времени, как вы закончите, я так и так стану постарше.
– Я изображу вас таким, каким вы будете, когда станете олдерменом или бургомистром.
Рембрандт улыбнулся, Сикс нахмурился. Рембрандт отложил палитру, прислонил к креслу муштабель. Молча поднял большой палец на уровень глаз, с минуту всматривался в будущий предмет изображения, чуть откачнул голову назад, потом кивнул – Сикс между тем не двигался, да, похоже, и не дышал.
– Попробую красный цвет поярче и золото возьму другое. Руки вам можно будет сделать одним мастихином. Пройдусь по ним ножом до того, как подсохнут. А может, еще и пальцем.
– И после передумаете, – негромко рассмеялся Ян Сикс. И шутливо добавил: – А будут там ваши печально знаменитые, немыслимые наслоения красок?
– Вам они могут и не понравиться.
– Нет, я не против.
– Ну, тогда обещаю потратить на краски для вас все, что вы мне заплатите.
– Я бы не отказался и от вашей светотени, которой вы столь бесславно прославились.
– И за которую надо мной потешаются.
– Потому что как же иначе люди поймут, что меня написал сам Рембрандт?
– Получится не очень красиво.
– Вы считаете меня человеком, который хочет получиться красивым?
Рембрандт не без самодовольства вздохнул и сказал ворчливо:
– Приятно, что в Голландии остался хоть кто-то, не помешавшийся на классическом искусстве.
– Я заказываю картину, а не картинку.
Рембрандт довольно всхрапнул.
– Черного будет побольше, чем здесь. Освещение я сделаю ярче. И шляпу вам придумаю почище этой.
– Я предпочел бы остаться в своей, – твердо сказал Ян Сикс.
– Будете выглядеть как человек, у которого я не хотел бы оказаться в должниках, – не без лукавства сообщил Рембрандт, улыбнулся и вновь занялся цепью Аристотеля, добавляя к ней золота.
Аристотель нахмурился: у него от таких, как Рембрандт, ум заходил за разум.
Когда Ян Сикс ушел, Рембрандт принялся напевать, без слов, но довольно громко. Можно будет перевести дом на сына, объявил он Аристотелю, вернувшись от двери и разглядывая