но выбирать женщине не приходилось, и она вынужденно смирилась со сложившимися обстоятельствами, теша себя надеждой, что обстоятельства эти носят временный характер и что в любую минуту может произойти магическое возвращение в её реальность. А пока она даже решила по максимуму воспользоваться своим необычным положением и впитывать каждый звук, каждое слово и вообще всё – зримое и незримое.
Не успела она немного успокоиться, как во дворе появился Адриано и огласил приезд герцога, который выразил желание лично взглянуть на новенькую в канун столь значимого театрального действа.
– Следуй за мной, – повелительно сказал Адриано и указал рукой на другую дверь, которая, очевидно, вела в помещение правителя.
Дрожащая Вероника послушно последовала за ним. «В конце концов, что это, первое в моей жизни собеседование по поводу новой работы?» – пыталась она поднять свой дух, шутя про себя.
Адриано поднялся по лестнице на второй этаж, где и размещалось семейство князя во время пребывания в Палаццо, и они шли какое-то время по длинной анфиладе. Дверные проёмы залов и комнат были расположены на одной оси, что создавало сквозную зрительную перспективу. Для усиления оптического обмана в конце анфилады размещалась картина с безбрежным морем и линией горизонта, что усиливало эффект бесконечности, и казалось: вот ещё один шаг – и идущий нырнёт в волны! Именно в конце анфилады и находился студиоло, или, иными словами, кабинет герцога.
Войдя, они обнаружили там одного из придворных, который любезно попросил их подождать герцога. Таким образом, у Вероники появилось время разглядеть кабинет.
Студиоло не отличался большим размером, но тут же поразил Веронику-дизайнера своим безупречным аристократизмом и изысканностью. Стены студиоло были украшены циклом живописных полотен с изображением муз. Их фигуры, изящные и грациозные, выполненные в лучших традициях античного искусства, в соответствии с модными течениями той эпохи, радовали глаз и возрождали античный дух. «Поистине, великолепие! Другого и слова не подберёшь!» – восхитилась Вероника вслух.
Но более всего её потряс шикарный гобелен, висящий на стене за дубовым инкрустированным столом Эрколе. В ту пору в итальянских княжествах распространилась особая мода на нидерландские гобелены, и каждый Синьоре4 жаждал их приобрести. Гобелен в студиоло Эрколе имел внушительные размеры и являл собой библейскую сцену, в которой Авраам, первый названный Богом патриарх еврейского народа, намеревался исполнить Божье повеление и принести в жертву своего единственного сына Исаака. С обезумевшим лицом Авраам занёс свой блистающий нож над Исааком, поднятым им в воздух над уже пылающим костром, но над ним вдруг возникает ангел, хватает его за волосы и предотвращает трагедию. Под ветхозаветной сценой на гобелене имелся красивый орнамент, отделяющий её от аллегорического женского