Мач. – Куда ж мне столько-то? Там и монеты, и блестящее разное было. Я б столько не унес…
– Такие монеты? – уже куда мягче поинтересовался служитель Господа.
– Ага, такие же, вот столько! – Крестьянин широко раскинул руки. – Я и подумал, может, тот, кто спрятал, не заметит, если я эти монетки возьму. Мне ж только долг уплатить. Может, Господь послал их мне за спасение бедной овечки, она ж там так жалобно: «Бе-е», – пролепетал сельский дурачок, хлопая глазами. – Я ж ни-ни, вы не подумайте…
– Хорошо, сын мой, хорошо. Я верю, что ты не нарушал заповеди «Не укради». Однако ж скажи, где находится то место, в которое столь неосторожно забрела твоя овца?
– Так разве ж она моя? Это ж кучерова… – начал было сын мельника.
– Скажи, и я обещаю, что у тебя будет не одна, а целых три овцы.
– Эх! – на глазах пастуха выступили слезы. – Кабы я знал… Но, это, брел я наугад, ночь была, ну вот, не светлее вашей сутаны. Если б овечка не говорила «бе-е», – он захлопал себе ладонью по губам, – то и не сыскал бы. А потом, того, свеча и вовсе погасла. Обратно мы плутали так, что думал, либо окажемся в волчьей пасти, либо ж выйдем где-нибудь в Дербишире. Одно могу сказать, неподалеку все дело было. Стадо-то, того, общинное, разве ж далеко погонишь? Ну а под утро, слава Господу всеблагому и милосердному, к селению на собачий лай живехонек и целехонек вышел. И овечка, стало быть, со мной, и так радостно… – Мач открыл было рот, чтобы заблеять, но аббат успел первым.
– Благодарю тебя, сын мой. Ступай с миром.
– Так, стало быть, я ничего уже не должен монастырю?
– Ничего, – святой отец перекрестил деревенского пастуха. – Ступай.
Выслушав доклад, шериф Ноттингемский поглядел на сэра Роберта.
– Ваш дядюшка заглотил наживку.
– Я готов был поставить обрезанный шиллинг против булатного меча, что так и будет. У моего дорогого родича при виде золота мозги отшибает, точно от удара палицей. Готов поклясться, этот упырь отобрал у Мача все монеты до единой. Хотя в прежние времена каждая из них стоила по 32 серебряных пенни!
– Но откуда у вас это золото?
– Еще до похода углубляли ров вокруг Локсли и нашли монеты и кое-какие украшения. Хранил на черный день. Некоторая польза от находки была уже тогда: ров получился в полтора раза глубже и в два раза шире. – Роберт засмеялся. – Вот черный день и настал.
– Что ж, держу пари, аббат запретил своему клиру упоминать о посещении Мача, и тем более о золоте. Но тут зуда не унять – очень скоро весть разлетится по всей Англии. Остались кое-какие мелочи. Но с ними мой капеллан справится без труда. Главное, дорогой друг, вы не оплошайте.
– Это уж можете не сомневаться, – усмехнулся Фитц-Уолтер. – Но вам бы стоило подобрать какое-нибудь звонкое прозвание. Не станете же вы орудовать в Шервудских чащобах, как доблестный сэр Роберт Локсли.
– Это верно. Что, если Робин[1] Свирепый?
Шериф покачал головой.
– По-моему, глупее не придумаешь. Свирепая малиновка. А вот… – Он на мгновение задумался. – По-моему, недурно. Здесь, на севере