будем ждать «Жизель»! – Тоби кричал на весь перрон.
– Мы будем ждать Альберта! – добавил кто-то.
После окончания Рижской Хореографической школы Тоби уехал работать в Ярославль. В Риге не было постоянной собачьей труппы, а в Ярославле как раз такую труппу открыли и Тоби пригласили туда. Начальство Ярославской труппы познакомилось с Тоби ещё в Риге, когда он учился в 11 классе, и предрекали ему блестящее будущее.
Михаил Барышников и Тобби Шнок регулярно переписывались, но чаще созванивались. Тоби обычно звонил Барышникову в Кировский театр. В те разы они всегда говорили по-латышски, чтобы можно было поговорить по душам и рассказать о боли. А если кто-то слышал разговор, а как тут не услышишь, если в Кировском театре телефон находился рядом с репетиционным залом,то сказанное никто не понимал.
Встречаться у них получалось редко. До отъезда Барышникова из СССР в 1974 году – они встречались только 5-6 раз. И одна из этих встреч была 17 мая 1971, когда Барышников танцевал Альберта в «Жизель».
2 сказка
Последний день в Ленинграде
5 марта 1974 года. «Да, это уже весна», – подумал Барышников, выходя с улицы Герцена на Невский проспект. Он шёл не торопясь, ведь те, кто его ждал, тоже никуда не спешили – он был уверен в этом. Какая разница, придёт он раньше или позже? Всё равно встреча состоится. Начало марта Барышников называл «Рижскими днями» в Ленинграде. Это был целый цикл мероприятий, но об этом позже.
И именно в этот день у него из ума не выходят две строчки Есенина:
«И ничто души не потревожит,
И ничто её не бросит в дрожь…»
Спокойный день и спокойный поток. Сотни, тысячи животных и людей, один из них – Михаил Барышников, смотрящий на часы:
«Десять пятьдесят», – произнёс он вслух и продолжил: «Это означает только то, что через 30 часов и 10 минут я должен быть в гостинице «The Roger Smith», в Нью-Йорке, в 1207-м номере. И что? Времени у меня достаточно».
«Рижским дням» Барышников решил отвести 2 часа, так как обещал своему большому белому пуделю быть на обед вовремя.
С пуделем Фомой они только что простились на несколько часов.
Дойдя до площади Восстания, Барышников повернул направо – и вот гостиница «Московская», давнейший центр «Рижских дней». Поднявшись на второй этаж, Барышников прошёл по длинному коридору к ресторану.
Он открыл дверь ресторана – и вдруг, в один миг,что-то произошло в его душе. Что за волнение, что за страх? Бремя тяжёлого расставания?Ещё минуту назад, на Невском, и мысли об этом не было. Про себя он сказал: «Миша, не думай о славе, не думай о будущем, проживи эти 30 часов, из которых только часть пройдет здесь, в Ленинграде, остальное – путь вперёд».
И теперь как будто кто-то задавал ему вопрос: «Разве в прежней жизни не было ничего хорошего? Разве все, благодаря чему ты будешь пожинать лавры славы на чужбине, не начиналось здесь – в Риге и Ленинграде?» И вообще, внезапный страх за своё будущее – почему? И отчего именно сейчас, когда об этом было уже думано-передумано годами? И зачем себя мучить сомнениями именно теперь,