признался я, нехотя смиряясь с поражением.
Она вздохнула, уставилась мне в глаза и смотрела в них дольше, чем выдерживало большинство обычных людей.
– Сначала мама оставалась со мной, но очень скучала по Филу, – с расстановкой объяснила Белла, и ее голос с каждым словом звучал все тоскливее. – Она была несчастна… вот я и решила, что пора пожить у Чарли.
Крошечная складочка между ее бровями стала глубже.
– И теперь несчастна ты, – пробормотал я, по-прежнему высказывая свои гипотезы вслух в надежде узнать что-нибудь еще, пока она будет опровергать их. Но эта, по-видимому, попала недалеко от истины.
– И что с того? – отозвалась она, как будто это вообще не стоило принимать во внимание.
Я по-прежнему смотрел ей в глаза – с таким чувством, словно наконец-то впервые заглянул ей в душу, хоть и мельком. Различить ее я смог в единственном коротком вопросе, которым она определила собственное место в списке приоритетов. В отличие от большинства людей она выносила свои потребности в самый конец этого списка.
Эгоизма в ней не было.
Как только я понял это, мне слегка приоткрылась личность, которую таили ее спокойный нрав и безмолвствующий разум.
– По-моему, несправедливо, – сказал я. И пожал плечами, стараясь, чтобы этот жест выглядел небрежно.
Она рассмеялась, но совсем не весело.
– А разве ты не знал? В жизни нет справедливости.
Мне захотелось засмеяться ее словам, хотя не до веселья было и мне. О несправедливости жизни я знал не понаслышке.
– Кажется, что-то в этом роде я уже слышал.
Она уставилась на меня и казалась вновь чем-то озадаченной. Ее взгляд метнулся в сторону, потом вновь нацелился в мои глаза.
– Вот, собственно, и все, – сказала она.
Завершить этот разговор я был не готов. Морщинка между ее бровями, напоминание о ее грусти, не давала мне покоя.
– Здорово у тебя получается, – произнес я медленно, все еще продолжая обдумывать очередное предположение. – Но готов поспорить, что ты страдаешь, хотя и не подаешь виду.
Она состроила гримасу – прищурила глаза, угрюмо скривила губы на одну сторону и отвернулась от меня в сторону класса. Правильность моей догадки ей не понравилась. В отличие от типичных мучеников в зрителях для своей боли она не нуждалась.
– Я ошибся?
Она слегка вздрогнула, ничем другим не давая понять, что слышала меня.
От этого я улыбнулся.
– Нет, вряд ли.
– А тебе-то что? – все еще глядя в сторону, резко отозвалась она.
– Вопрос в самую точку, – признал я, обращаясь скорее к себе, чем к ней.
Она оказалась проницательнее меня – умела заглянуть в самую суть, пока я блуждал вокруг да около, вслепую разбираясь в зацепках. Подробности ее совершенно человеческой жизни и вправду меня не касались. Ошибкой с моей стороны было интересоваться ее мыслями. Человеческие мысли несущественны, если речь не идет о защите моей семьи от подозрений.
К