плохое и не собираться выполнять договор, – сказала я на священном языке богов. – Он как Секст Лукреций Карр. Я видеть, что, потерпев поражение в бою, он решить добиться свой цель, делая обман и коварство… Ваш цель, новый народ – для него ничто, он жаждать полный власть. Для этого он готов делать убийство и предательство, а еще он думать, что соплеменник поддержать его такой желание.
– Я тоже это видеть, – поддержал меня тот, кого мы, аквитаны, зовем земным воплощением Йайна Гойкоа. – Все люди, кто тут стоять, сильно грешный, но этот человек весь сделан из греха. Я очень сожалеть, да, я сильно сожалеть, но его нельзя делать монах. Бесполезно и опасно. Он бояться вас, но все равно жаждать господство.
Андрей Викторович Орлов – главный охотник и военный вождь племени Огня.
После того как княгиня Сагари, а потом и отец Бонифаций фактически вынесли главарю итальянских подводников смертный приговор, возникла пренеприятнейшая ситуация. Вроде бы после такого предупреждения, если уж отец Бонифаций отказался брать этого типа к себе в монахи, однозначно требовалось выносить высшую меру социальной защиты, но мы же с Петровичем далеко не итальянские фашисты, и не можем нарушить свои же условия капитуляции. Если этот человек сдался нам без сопротивления, то без каких-либо дополнительных причин (вроде припрятанного оружия) его не нельзя лишить жизни, несмотря на то, что в голове его бродят самые черные мысли. И Петрович со мной в этом согласен.
– Нет, честный отче, – говорит он, – вы возьмете его к себе и будете пытаться уврачевать его душу. А вот если он взбрыкнет и откажется выполнять предписанное, то вы передадите его светским властям, то есть нам, и умоете руки.
– Да, – подтвердил я, – если для нашей святой матери церкви грех мыслию не менее, а может быть, и более тяжкий, чем грех делом (ибо с черных мыслей начинаются все несчастья на свете), то мы, светские власти, не можем рассматривать невысказанное мыслепреступление в качестве причины для лишения потенциального злодея жизни. Единственное наказание, которое мы можем предписать этому человеку, это списание в монахи, и там он либо смирится и перекуется, либо взбрыкнет, как это было с одним из предыдущих ваших духовных пациентов – и вот тогда мы недрогнувшей рукой отрубим ему голову.
Пока отец Бонифаций думал, все еще стоящий рядом со мной Александр тихонько спросил:
– Андрей Викторович, а почему списание в монахи так страшно? Я понимаю, почему вы тогда «списали» в монахи этого Голубенко – пренеприятнейший был тип – но абсолютно не понимаю, из-за чего он тогда взбунтовался?
– Первые монахи у отца Бонифация образовались из помилованных преступников-бунтовщиков, приговоренных к смертной казни, – так же тихонько пояснил я. – С точки зрения светских властей, после произнесения приговора такие люди уже мертвы: у них нет ни имен, ни собственности, ни каких-либо семейных отношений, и дыхательный процесс