«нестояния» никого не пугало и не останавливало, а даже наоборот придавало лихости. В старый «жигуль» набилось аж восемь человек. Женщины разместились на коленях у мужчин, за руль сел отец Доры.
Набитый до отказа автомобиль нёсся со скорость 100 километров в час, пока его не занесло на скользком повороте. Машину развернуло и выбросило на фонарный столб. Две женщины и один мужчина ещё до удара вылетели в открывшуюся дверь, что хоть и сильно покалечило, но спасло их от неминуемой смерти. Остальные впечатались в бетонный столб. Из пяти человек в живых осталась только красавица и хохотушка Людмила, у который через месяц должна была быть свадьба с Сашкой. Расплющенное всмятку Сашкино тело два часа выковыривали из искорёженного металла. Самой Людмиле, не считая ссадин и царапин, всего лишь оторвало ухо.
– И ещё она откусила себе кончик языка, – смаковал подробности Генка. – Так ей и надо! Она меня конопатым дразнила и ржала при этом. Думала, я ей прощу? Фигушки. Теперь ржать перестанет, язычок-то укоротило. А всё благодаря твоему папаше, Брунгильда.
Глава третья
После похорон и улаживания всех формальностей Дору передали под опеку бабушке, а московскую квартиру сдали студентам. Так Дора снова очутилась в деревне.
Деревня зимой не то, что летом. В местной школе скукота, да и в доме не лучше. Из развлечений только свинарник и курятник. Да разве что помрёт кто. Вот и все тебе забавы.
Берёза за окном в ажурных кружевах зимы кажется сотканной из воздуха. Холодный белый свет солнца, пробиваясь сквозь ажур, разрисовал дощатый пол забавными узорами. Доре чудятся костлявые птеродактили из учебника зоологии. Учительница сказала, что они все вымерли, может и вымерли, но вот она слышала из телевизора, ещё когда жила с родителями, что где-то там, где вечная мерзлота, выкопали из-под снега мамонта. Так может, и эти самые птеродактили повылазили из-под снега…
– Надевай валенки, – толкает в бок бабушка.
Дора ныряет маленькими ножками в огромные войлочные трубы валенок «на вырост». Ходить в них неудобно, коленки не сгибаются.
– Зато тепло! – не терпит возражений баба Матрёна, – тебе ещё рожать.
Последняя фраза пугает Дору.
Они выходят во двор и, проваливаясь в снег, бредут к дому деда Матвея. Снег хрустит под ногами, искрится.
– Ох-хо-хо, – вздыхает бабушка, поправляя на голове чёрный пуховый платок.
У дома деда Матвея топчатся несколько мужиков, они курят и кивают головами в знак приветствия, пропуская прибывших на крыльцо. Дора поднимается и упирается лбом в чёрный крест на обитой красным сатином крышке гроба.
– Ох-хо-хо, – снова вздыхает бабушка и раскрывает дверь.
Внутри жарко и многолюдно. И тошнотворно-сладко пахнет тленом. Посередине просторной комнаты на табуретках – завешенный белыми занавесками гроб, рядом на стуле, упираясь локтями в колени,