повороту собственной судьбы. И к постоянной слежке за своими действиями и словами он тоже был привычен. Ну да, поначалу это смущало, раздражало и даже повергало в трепет. Он было прибег к риторическим диссонансам: изображая мимикой и жестом одно, говорил совершенно другое, в наивных попытках сбить незримых наблюдателей с толку. Затем понял, что этим лишь усугубляет их представление о нем, как о неуправляемом психопате, которому нельзя доверять важные решения, и ничего нет в том хорошего, если подобное представление будет транслировано на верхние уровни служебной иерархии… да и сам, глядя на себя со стороны, казался себе жалким ярмарочным паяцем. Но что по-настоящему всегда пугало, так это внезапное и всеобщее озарение, будто этот рано облысевший, хотя еще неплохо сохранившийся для своего возраста служака, странного вида, странных повадок, с отчетливыми завихрениями в голове… но кто же бывает без завихрений!.. занимает не свое место, и подобная неприятная ситуация как-то уж чересчур затянулась. Сам-то он усердно гнал от себя такие сомнения, не к лицу ему было, достигнув известных высот, заниматься самоанализом, а наипаче самобичеванием… но где-то в дальних закутках сознания постоянно копошилась противная, едкая мыслишка: он все делает не так, все время допускает дурацкие ошибки, и другие это понимают, и шушукаются у него за спиной, отпускают презрительные шуточки, выжидают своего часа, и однажды все вскроется, падут завесы, и конец его будет ужасен и унизителен… А тут еще эта чужая мразь с ее непонятными целями, воплощение неясной угрозы… Что же оставалось ему в столь незавидном положении – сейчас, и вчера, и всегда? Только одно: действовать на опережение, вводить в заблуждение, загонять ситуацию в тупик, вынуждать оппонентов гадать над скрытыми смыслами его кажущихся безумными поступков и решений – не могли же они, в самом деле, допустить, что эти решения и поступки и в самом деле безумны?! Простое правило: из всех вариантов выбирай наиболее абсурдный. Если не достигнешь желаемого, то, по крайней мере, выгадаешь время… Он снова проигрывал. Ничего, не впервой. Цепь неудач может быть сколь угодно длинной… но все простится и забудется, если ее последнее звено крепится к ослепительному трофею. Первым замолчал «Кетлагг», и тому было единственное объяснение: его наконец «погасили»… тянули до последнего, ждали сколько могли… этелекхи всегда ждут, надеясь на благоприятный исход, на возобладавший разум – разум в их, конечно же, понимании, что с позиций эхайнской традиции всегда воспринималось как слабость… но даже их терпение иссякло. Затем выкрикнул что-то бессмысленное и отчаянное «Швирабарн» и также затих. Но оставался еще «Протуберанец». И две торпеды экспериментальной серии. И надежда на то, что общее безумие всей этой затеи передастся и каптору «Протуберанца»… как бишь его… и миллионократно усугубится после того, как он примет самое безумное решение в своей короткой жизни. Послание неуемного чудака, именующего себя «четвертым т’гардом Лихлэбром»? Верно, тот самый парвеню, что лишил несчастного капитана Лгоумаа титула и чести,
