началось мучение. Тепло входило в застывшее тело, и больно стало так, как будто все до одной молекулы, из которых оно вроде бы состоит, превратились в сплошной нарыв и готовы были вот-вот лопнуть. Пальцы на руках моментально разбухли, и казалось, что под ногти загоняют иголки, медленно и долго.
Ей стало так больно, что она заплакала, и тут опять услышала щенка. Того самого, ради которого вернулась.
Не было никакого щенка.
Она слышала свой собственный жалобный скулеж.
Она вернулась ради… самой себя.
Нужно подложить еще полено. Чтобы вдруг не погас огонь.
Лиля поднялась, глянула на потолок – только темные от времени и копоти неструганые доски и никаких снежных пауков. Сверху на поленнице стоял приемничек, самый обыкновенный пластмассовый, с бодрой надписью «Пионер» и круглой черной решеткой.
Лиля взяла приемничек. Потрясла. Посмотрела. Зачем-то прижала его к себе. За пазухой звякнули спички.
Лиля Молчанова аккуратно поставила приемничек на стол, взяла полено, сунула печке в пасть. В консервной банке обнаружился оплывший огарок свечи, и Лиля зажгла его, вытянув из печки горящую ветку. Сразу стало необыкновенно, сказочно светло.
На нарах валялись какие-то вещи, и Лиля очень удивилась, когда сообразила, что это ее одежда. Почему-то она вся была порвана или разрезана. Из куртки во все стороны лезла белая волосатая подкладка. При виде этой подкладки Лилю чуть не стошнило. Тут же валялся ее ботинок, тоже искромсанный, и она с отвращением швырнула его на пол к раздавленному трупу ее мобильного телефона. Вишневая лакированная сумка, стоимость которой так развеселила Таню, теперь состояла из трех… нет, из четырех частей. Разных по форме и размеру. Джинсы располосованы на длинные узкие полоски.
Лиля с удивлением посмотрела на свои голые грязные ноги, а потом оглянулась на приемничек. Он не исчез. По-прежнему стоял на столе.
На гвозде рядом с печкой горбились какие-то вещи. Лиля стащила их и посмотрела – ватные штаны, телогрейка и брезентовое сооружение с капюшоном. Лиля мигом натянула штаны и телогрейку, от них крепко несло гарью, рыбой и еще чем-то, затянула брезентовую веревку на поясе, застегнула все пуговицы на телогрейке и даже засмеялась от счастья.
У нее есть печка, дрова, телогрейка и штаны. Так просто ее не возьмешь.
Еще у нее есть чайник. Если, допустим, держаться одной рукой за дверь, чтоб не потеряться в пурге, можно нагрести в чайник снега, и тогда у нее еще будет кипяток – попить.
Лиля подхватила чайник, отвалила от двери чурбак, решив ни за что не отпускать его деревянную спасительную шероховатость, стала на четвереньки и, жмурясь и отворачиваясь от ветра и метели, стала одной рукой грести снег. Чайник она зажала между коленей. Она не знала, сколько времени прошло, много или мало, но вскоре поняла, что больше не может: холод жалил ее, и руку, и ноги она опять почти не чувствовала. Она ввалилась обратно в свой рай, приперла дверь чурбаком, сунула чайник на печку и вытерла лицо.
На столе стоял приемничек под названием «Пионер».
Его