нее настойку делает. На редких травах, из труднодоступных мест Зоны. От всего помогает. Местное название, среди знатоков «Разрыв мозга».
─ И как, разрывает? ─ удивился писатель, прикрывая окошко, подозрительно наблюдая за прапорщиком.
─ На раз, ─ сказал тот, отдавая честь.
─ Как это может быть? ─ спросил Ульме у лейтенанта, когда машина удалилась от блокпоста.
─ Понятия не имею, ─ ответил Сазонов, ─ Наверно старинный японский рецепт, типа саке, сваренное с добавлением опавших цветков сакуры, ─ высказал предположение Сазонов и резко крутанул руль влево.
Машина свернула на проселок, дождь гравия, из под задних колес, ударил по выгоревшему на солнце знаку «Въезд запрещен». Знак отозвался жестяным звоном, зашатался на ржавом гвозде и упал на обочину, подняв маленькое облачко пыли
Глава 4
Фомич проснулся первым. Он сбросил на пол армейское одеяло, с наслаждением потянулся и посмотрел на потолок. Сквозь щель в шторах пробивались первые лучи солнца. Из разбитого окна сильно тянуло ночной свежестью и запахом опавших листьев. Редкие порывы ветра пузырили штору. Егерь прислушался к одинокой песне, запоздалого сверчка, доносившейся откуда-то с чердака и улыбнулся.
На полу заворочался генерал. Леня Воробейчик спал как изваяние, его античный нос указывал в сторону двери, а лицо походило на посмертную маску, неизвестного сенатора, времен упадка Римской империи. Они спали на второпях, брошенных на пол, китайских спальных мешках.
Фомич вспомнил, что вчера, после неизвестно какого по счету, исполнения песни «Ой мороз – мороз», хоровой коллектив плавно перешел к одиночным импровизациям на тему популярных народных песен. И вследствие этого, организмы, ослабленные вокальным напором, покинули состояние бодрствования почти одновременно. « Люблю джаз», – подумалось Фомичу. – «Если бы не всеобъемлющая любовь к природе, то наверняка стоило поступать в консерваторию».
Он встал с кровати, поднял с пола плащ, набросил на плечи и вышел во двор. Со стороны дороги ветер донес звук работающего автомобильного мотора. Звук усиливался.
Когда машина перевалила через холм, перед Ульме и лейтенантом раскинулась панорама поселка.
─ А вон и Фомич, ─ радостно закричал Сазонов. ─ Все такой же, не берут его годы. Что значит жизнь на свежем воздухе.
─ Где? ─ спросил писатель.
─ Да там, ─ лейтенант показал рукой, ─ Видишь, слева от тех руин. На крылечке стоит.
─ Это не он.
─ Да он, я тебе говорю. Такой фуражки больше ни у кого нет. Стиль эксклюзив. Сейчас подъедем, пообщаетесь. Если мне не изменяет память, это он писал вступление к одной из твоих книг.
─ Да, он крупный авторитет в научных кругах. Но…
─ Что но?
─ У нас были, как это по-русски сказать, ─ Ульме немного помолчал, и подобрав слова продолжил, ─ Небольшие разсогласия.
─ Разногласия? По поводу?
─ Подходы разные, ─ Ульме расстроено махнул рукой, ─ Я решал вопрос с экологической стороны.
─