действительно, самые пожилые из жителей Гайстерштата бормотали себе в бороды, что за всю свою долгую жизнь – даже от дедов и прадедов! – не слышали таких историй. Я там тоже был, и все хорошо помню – ты слушай меня внимательно, ведь теперь-то я точно знаю, что к чему, – Тауш рассказывал истории из другого мира, предания, которые он принес оттуда, где люди – не люди, а Мир – не Мир, но нечто большее и одновременно намного меньшее. Где-то там Тауш их собирал и пересказывал горожанам, переделывая так, чтобы мы всё поняли, а иначе у нас бы уши в трубочку свернулись.
Зима прошла, как она всегда проходит, хочешь ты того или нет, прошел и год, принеся с собой новых людей и унеся за собой новых людей, как оно всегда случается, хочешь ты того или нет. Тауш сделался лучшим рассказчиком Гайстерштата, и горожане столько всего услышали за два года после того, как рухнула стена, что прожили тысячи жизней, не состарившись, а потом мальчику пришло время уходить в лес. Ученики Мошу-Таче [4] появились у крыльца его матери, когда исполнилось Таушу десять, и сказал Дед чужими устами: отдай сына мне, я послал за ним.
Но тут, дорогой мой странник, наступает ночь, и надо нам устроить привал вон у тех скал, видишь? Дам я отдых своим костям, а ты – плоти своей, чтобы завтра отправиться в путь бодрыми и сильными, охочими до новых историй.
Скелет Бартоломеус Костяной Кулак остановил кибитку под сенью старых скал, а потом развел костер из хвороста, собранного одноглазым путником. При свете луны сели они у огня и прислушались к ночным звукам.
– Прекрасный мир открывается ночью, когда прячется тот, что существует днем, – сказал Бартоломеус и зажег длинную трубку.
Густой и тяжелый дым с древесным запахом выходил из-под складок его одежды, вырываясь меж костями, и скапливался над весело горящим костром. Путник открыл дорожный мешок и разложил на земле еду: кусок хлеба и пастрому, флягу с пивом и яблоко; он предложил Бартоломеусу угоститься, но скелет впал в странную задумчивость и продолжал посасывать трубку, не говоря ни единого слова, до того момента, когда полночь осталась далеко позади. И сказал он так:
– Теперь, славный путник, я надеюсь, что моя история тебе пришлась по нраву, ибо я еще многое могу поведать, и было бы жалко обрывать рассказ прямо сейчас, когда ты узнал про рождение и детство того, кто основал город, куда мы оба направляемся, словно два старых друга, хотя познакомились только что. Мы оставили маленького Тауша на распутье между матушкой и Мошу-Таче – нехорошо, если забудем о нем и продержим там слишком долго в забвении. Завтра снова отправляемся в путь, и с нами оживет история – вот так миры порождают миры, а жизни – новые жизни. Но где есть Мир, там и не’Мир, а где жизнь – там и смерть, и человек ко всему готов. Так давай же мы с тобой отдохнем и приготовимся к тому, что нас ждет. Закрывай, значится, свой единственный глаз, дорогой мой пилигрим, и отдохни до утра, а я послежу за огнем и за тем, чтобы ты расплатился за путь и историю именно так, как мы и столковались.
И