процессе, эти изменения нуждаются в сознательном рассмотрении. Терапевту очень важно учесть значение произошедших изменений, как реальное, так и воспринимаемое, для того чтобы приспособиться к измененному состоянию пациента. Однако в литературе почти не обсуждаются внутренние конфликты, которые такая ситуация вызывает в психотерапевте.
При работе с человеком, живущим с диагнозом неизлечимой болезни, аналитик неизбежно вовлекается в каждодневные переживания пациента, связанные с надеждой, страхом и сомнениями по поводу течения этого заболевания, и на последних стадиях анализ происходит при полном знании того, что исходом будет смерть. Это необычная ситуация, и связанный с ней материал необходимо обрабатывать по возможности в рамках динамики терапевтических отношений. В этой ситуации, быть может, в большей степени, чем в любой другой, внимание к материалу внутреннего мира опосредуется сознанием реальности внешней ситуации. Это приводит к вопросу о том, что может рассматриваться как психотерапевтическое вмешательство, когда пациенту осталось жить ограниченное время. Психотерапевты, столкнувшиеся в своей работе с умирающим пациентом, могут вполне обоснованно сетовать на то, что этот вопрос не рассматривался в их обучении, так как он относится к одной из тех областей, которые вызывают мало интереса, пока эта тема, нередко сама собой, не возникает во врачебном кабинете. Этого вопроса, как и рассуждений о самой смерти, стараются избегать, пока не настает день, когда такое рассмотрение становится неизбежным.
Когда возникает угроза надвигающейся смерти, может произойти констелляция связи перенос – контрперенос в особенно интенсивной форме (Schaverien, 1999a). Пациент и аналитик как бы оказываются в плену у могучего архетипического состояния, вызванного надвигающейся смертью. Растения перед увяданием разбрасывают семена в последнем усилии возрождения, словно креативный процесс на последних стадиях жизни интенсифицируется. И, похоже, что-то внутри пациента аналогичным образом бессознательно реагирует на критическую ситуацию. Жизненная сила, по-видимому, усиливается, процесс индивидуации ускоряется, и психика, движимая бессознательным пониманием неминуемого конца жизни, изменяет порядок приоритетов. Нечто похожее наблюдала и Гордон (Gordon, 1971), когда устанавливала связь между креативным процессом и умиранием в своем подробном исследовании символических аспектов смерти и возрождения в различных культурах. Точно так же, проводя анализ пожилой пациентки, Вартон (Wharton, 1996, p. 36) была «поражена стремлением по-настоящему жить, когда приближалась смерть». Файнсилвер (Feinsilver, 1998), работавшая с женщиной, анализ которой продолжался до дня, предшествовавшего ее смерти, пишет, что в течение последних месяцев «она вступила в… стадию замечательной мобилизации проблем переноса наряду с поразительной способностью анализировать то, что произошло» (там же, р. 1146). Очевидно, эта интенсификация процесса – не такое уж редкое явление, и