говорил с каким-то шипящим акцентом, который показался Фрази знакомым.
Она оглянулась и увидела, что кричит тот же самый человек в коричневом рединготе без пуговиц, недавно обвинявший ее мать невесть в чем.
– Это неправда! – возмутилась девочка. – Меня кто-то толкнул! Но я даже не успела испугаться, как мсье Дер-жа-вин меня подхватил! И никакие они не варвары! А вы лучше пуговицы пришейте, чем врать!
Лицо человека в рединготе исказилось такой яростью, что Филипп Бовуар шагнул вперед, грозно поднимая увесистую трость.
– Дер-жа-вин! – передразнил незнакомец. – Паршивка, жаль, что тебя не затоптали! – И нырнул в толпу.
Мать и дочь снова обнялись, а мсье Бовуар подумал, что у этого человека какой-то странный акцент.
Фрази чувствовала, как торопливо колотится сердце матери, как неровно, резко она дышит. Руки, гладившие Фрази по голове, были холодные – это даже через перчатки чувствовалось.
– Мамочка, тебе нехорошо? – Девочка отстранилась, встревоженно взглянула в бледное лицо матери.
– Я очень испугалась, – постаралась улыбнуться Жюстина.
Мсье Бовуар и Фрази еще немного подождали, пока она не начала дышать спокойней, и пошли потихоньку домой, в тупик Старого Колодца близ площади Вогезов. Увидали капор Фрази, затоптанный сотнями ног и превратившийся в грязный бесформенный блин, однако подбирать его, конечно, не стали.
Мать и дочь скоро устали, однако наемный фиакр долго не попадался: чудилось, встречать армию победителей на Елисейские Поля отправился весь Париж – даже кучера вместе со своими повозками!
Наконец экипажи начали появляться и один удалось остановить. Впрочем, мадам Бовуар и Фрази скоро пожалели об этом: смуглый горбоносый возница ворчал всю дорогу, проклиная «разбойников, которые победили Наполеона, а теперь чувствуют себя в Париже как дома».
– Даже небеса оплакивают гибель Великой армии, проливая дождь! – восклицал он. – Но мы им отомстим!
Фрази порывалась спросить, как он собирается отомстить небесам, но мать, почувствовав неладное, крепко сжала ей руку.
Отчим покачал головой, сурово взглянув на девочку. Мадам Бовуар была так бледна, так испугана, рука ее так дрожала, что Фрази не сказала ни слова.
– Мы никогда не простим русских! – не без труда разворачивая фиакр в тесном тупике, выкрикнул возница на прощание, ободренный молчанием седоков и принимая его за согласие.
Семья вошла в калитку садика, окружавшего их скромный дом. За спиной громыхали по булыжникам колеса отъезжавшего фиакра, но внезапно грохот стих.
Фрази оглянулась.
Фиакр остановился у ограды заросшего, неухоженного сада, в глубине которого прятался серый особняк, уже изрядно поросший мхом и повитый плющом. Только этот особняк да небольшой дом семьи Бовуар и находились в тупике Старого Колодца. Возница спрыгнул с козел, по-хозяйски открыл ржавую калитку и вошел.
Фрази тихо ахнула.
Это куда он направляется? Неужто в дом? Нет, он стоит у дверей погреба…
Но