и мнения всех министров сходятся в том, – с улыбкой подвел итог полковник Фалькон, – что тонкий вкус нашего бывшего президента не позволил бы ему выбросить по дороге ни одно из этих двух столь милых его сердцу сокровищ, хотя бы даже они и затрудняли его передвижение.
– Я полагаю, что вы хотели бы услышать, что я знаю об этом деле, – сказал Гудвин, переходя прямо к сути вопроса. – Это не займет много времени.
Той ночью я, как и многие другие либеральные патриоты, патрулировал Коралио и окрестности, чтобы задержать президента, случись ему появиться здесь, – о его побеге мне сообщил шифрованной телеграммой Боб Энглхарт, как вы знаете, это один из лидеров нашей партии. Около десяти часов вечера я увидел мужчину и женщину, которые быстро шли по улице. Они вошли в гостиницу де лос Экстранхерос и заняли комнаты. Я поднялся за ними наверх, оставив Эстебана, которого я как раз только что встретил на улице, следить за домом снаружи. Парикмахер уже рассказал мне о том, как этим вечером он сбрил с президентского лица роскошную бороду, поэтому я не был удивлен, когда, войдя в комнаты, застал президента без бороды. Когда я сказал, что арестую его именем народа, он вытащил пистолет и застрелился. Уже через несколько минут на место происшествия прибыли военные, полиция и многочисленные зеваки. Так что я полагаю, что вас уже подробно проинформировали обо всех последующих событиях.
Гудвин замолчал. Секретарь Лосады сохранял на своем лице выражение сосредоточенного внимания, как будто ожидая продолжения.
– А теперь, – продолжил свою речь американец, пристально глядя полковнику в глаза и делая ударение на каждом слове, – вы очень меня обяжете, если будете внимательно слушать то, что я должен сейчас добавить. Я не видел никакого саквояжа или иного багажа, или денег, принадлежащих республике Анчурии. Если президент Мирафлорес скрылся с какими-либо денежными средствами, которые принадлежали казначейству этой страны, или ему самому, или кому-нибудь еще, я никогда не видел никаких следов этих средств ни в гостинице, ни в каком-либо другом месте, ни тогда, ни в любое другое время. Содержатся ли в этом заявлении ответы на все вопросы, которые вы хотели бы мне задать?
Полковник Фалькон поклонился, описав своей сигарой замысловатую кривую. Его обязанность была исполнена. Подвергать слова Гудвина сомнению полковник был не вправе, так как Гудвин был верным сторонником правительства и пользовался полным доверием нового президента. Честность Гудвина была тем капиталом, который позволил ему сколотить в Анчурии немалое состояние, точно так же, как честность Меллинджера, секретаря покойного Мирафлореса, позволила тому создать свое прибыльное «предприятие».
– Благодарю вас, сеньор Гудвин, – сказал Фалькон, – за вашу откровенность. Вашего слова для президента будет достаточно. Однако, сеньор Гудвин, я получил приказ тянуть за каждую ниточку, которая только появится в этом деле. Есть еще один вопрос, которого я пока не касался. У наших французских друзей,