Верная себе, экономка со стуком опустила поднос на стол и поспешила к хозяину. Тот попытался отмахнуться от нее, как от назойливой мухи.
– Ох-ох, боже мой, доктор Ланкастер! – запричитала миссис Уиггс.
Томас бросил на меня мрачный взгляд. Я прикусила губу, чтобы скрыть улыбку.
– Как же вы так неосторожно? Заразу ведь можно подхватить. Это пациент вас так?
– Кошка. Совсем забыл – только теперь вспомнил, – ответил Томас.
Я с трудом сдержала смех. Томас ненавидел кошек. Он вообще животных на дух не переносил. Считал их грязными существами. Ни при каких обстоятельствах он не подпустил бы к себе кошку. Миссис Уиггс стояла и слушала его поразительную сказку, раскрыв рот, ловила каждое слово. Томас сочинил фантастическую историю про даму, потерявшую свою питомицу. С ней он столкнулся по пути домой. Томас не забыл упомянуть, что эта дама – очаровательная элегантная молодая особа, а сам при этом поглядывал в мою сторону. Кошка прекрасной молодой леди сбежала от своей хозяйки и увязла в грязи на берегу Челси-крик, вот ему и пришлось спускаться к речке, чтобы спасти бедняжку. Томаса воротило от одного вида грязи. Терпимо он относился разве что к крови и гною во время хирургических операций, и то лишь исключительно потому, что это был прямой путь к успеху. Когда Томас закончил свой рассказ, миссис Уиггс распирало от гордости за него, словно перед ней сидел сам Георгий Победоносец, сразивший дракона, хотя он всего лишь спас кошку. В чем я очень сильно сомневалась.
– О, доктор Ланкастер, кошки ужасно дрянные существа. Да хоть бы она десять раз была питомицей леди, а зря вы не дали ей утонуть.
– Каждый должен поступать по совести, миссис Уиггс, – ответил Томас.
Знай я, какой он на самом деле, ни за что не стала бы задирать его по поводу этих проклятых царапин. Я бы подхватила юбки и бежала прочь из его дома, как можно дальше. По правде говоря, я уже тогда понимала: что-то здесь не так. Но отказывалась признать, что совершила ошибку. Убеждала себя в обратном, любуясь бриллиантовым обручальным кольцом. Мне нравилось чувствовать его тяжесть; оно, словно якорная цепь, приковывало меня к дому в Челси, прогоняло страх голода и английской зимы. Я начинала постигать силу денег, позволявших пользоваться определенными благами. Деньги – это прежде всего простор, пространство, в котором можно двигаться, дышать, удобно вытянуть ноги, не опасаясь упасть. Бедные люди – ничтожества, их удел теснота. Бедность – это согбенное тело, сложенное в три погибели, зажатое со всех сторон. Задавленное, замурованное, лишенное возможности дышать. Здесь же я наслаждалась простором. В буквальном смысле. В особняке в Челси имелись комнаты, в которых можно было кружиться на площади в несколько футов, не задевая мебель. Я знаю наверняка, потому что как-то раз, страдая от безделья, пробовала это делать.
Томас встал, надел сюртук, посмотрелся в зеркало над камином, любуясь своим отражением, пригладил безупречно черные бакенбарды.
– Есть интересные новости, дорогая? – спросил мой муж,