доченька, прости меня старого. Запамятовал я совсем. Совсем у меня из головы лень рождения твой вылетел…
АКСИНЬЯ:
Разверни внученька, да погляди, что тебе небо на именины послало…
РАССКАЗЧИК:
И развернула Василина холстину и обомлела, увидев мелькнувшую искру, исходившую от небесного железа. Не было для неё ценнее дара, чем этот кусок божественного металла.
АКСИНЬЯ:
Намедни внучка, было мне явление. Поведал мне образ Николы Чудотворца, чтобы я сей камень тебе доставила и наказ от него передала…
ВАСИЛИНА:
Каков наказ, будет матушка…
АКСИНЬЯ:
Велено тебе Василина, из сего куска железа отковать меч булатный, что в народе кладенцом кличут. Как меч будет тобою изваят, то в день крещения господнего, велено закалитьего в водице святой, чтобы был он не оружием для битвы ратной, а карающей десницей Господа нашего…
ВАСИЛИНА:
Наказ господний матушка, к сердцу принимаю. К рождеству Христову —так и быть кладенец сделаю…
ДАНИЛА:
с легкой ухмылкой
А вздолишь, доченька?..
ВАСИЛИНА:
Вздолию тятенька. Науку твою постигла за годы долгие в полной мере. Руки у меня хоть и девичьи, а молот я держать могу не хуже любого кузнеца…
ДАНИЛА:
Вот и проверим, как тебе кузнечный промысел – по сердцу, аль нет…
РАССКАЗЧИК:
Хотел было Данила поблагодарить отшельницу, а её и след простыл. Исчезла старуха, словно её никогда и не было.
А на следующий день после молебна, приступила Василина к работе: разогрев небесное тело на углях до соломенного цвета, она взяв в руки молот, принялась волю божью в металл воплощать. Целыми днями, до захода солнца, Василина и Данила грели, ковали, складывали пополам, да скручивали в спираль железный брусок. На сороковой день трудов праведных, вышел из—под её окрепших рук, булатный клинок красоты неописумой. Рукоять из золоченого яблока в черни серебра, венчалась узорным огнивом, которое переходило в широкий, жалящий клинок небывалой до селе остроты и крепости.
ДАНИЛА:
Горжусь тобой дочка. И вот что скажу тебе. Нет, такой силы и такого оружия на земле, которое может противостоять клинку сему булатному. Во благость Господнюю и справедливости ради, сотворен он тобой в благословении…
ВАСИЛИНА:
Значит тятя, переняла я твое ремесло и теперь могу свое клеймо ставить?..
ДАНИЛА:
Можешь, детка, ибо постигла ты мастерство кузнечное в полной мере, и даже где-то своего учителя превзошла. Горжусь! Ох, горжусь я тобой- дочка моя ненаглядная!
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ
РАССКАЗЧИК:
Пока Данила с Василиной клинок золой да войлоком до блеска натирали, уже свечерело. За окном, словно голодный волк, завыла метель, а в бревенчатой хате недалече от кузницы, было тепло и уютно. А жил там Емеля – сын рыбацкий. Жил он с матерью, которую в младенчестве нарекли Марфой. Ничего Емеля не умел делать. Любил на горячей печи поваляться, да семечек погрызть.