Лик умирающего (Facies Hippocratica). Воспоминания члена Чрезвычайной Следственной Комиссии 1917 года
порядке.
Скоро после отъезда ревизора я уже получил прямое приказание представить следствие в недельный срок.
Передо мной стояла таким образом альтернатива: либо отпустить Чекалина безнаказанным, либо добыть во чтобы-то ни стало необходимые улики. В те несколько дней, которые оставались в моем распоряжении, дать их мог только обыск квартиры Чекалина. Такое действие было, конечно, законным, но с точки зрения обычного права оно считалось в отношении офицера недопустимым, а потому при безрезультатности грозило большими неприятностями. Решиться на него меня склонила не только полная уверенность в виновности Чекалина, но и еще одно соображение. В числе похищенных и невозвращенных документов была, между прочим, сводка замечаний и наставлений специальной комиссии, ревизовавшей мобилизационные части в полках. Так как Чекалин стремился занять должность заведующего этой частью, то естественно, явилось предположение, что эту сводку, как совершенно ему необходимую, он не уничтожил. Ее-то я и рассчитывал найти в его квартире. Когда я сообщил ему о необходимости обыска, он так растерялся, что вышел на улицу без фуражки.
В одной из двух комнат его небольшой квартиры стоял книжный шкаф. Чекалин сам вынимал и подавал хранившиеся в нем бумаги, я их читал, а присутствовавший офицер складывал просмотренные мною бумаги в сторону. Когда все хранившееся в шкафу, было просмотрено, офицер на несколько минут отлучился и, вернувшись, заметил среди отложенных в сторону бумаг невиданный им конверт. В нем оказалось 8 похищенных документов, в том числе и сводка. При дальнейшем обыске в письменном столе и в коробке под эполетами было найдено еще 6 документов.
Чекалин судился дважды. Первый суд признал его виновным и приговорил к арестантским отделениям54. Приговор этот был отменен, но второй суд вынес ему то же наказание. Он его не отбыл, так как в первый день революции, вместе со всеми другими уголовными арестантами, был из тюрьмы выпущен. Пользуясь тем, что все судебные дела, в том числе и его, уличная толпа сожгла, Чекалин подал на меня жалобу, обвиняя в подлогах и, конечно, в шпионаже. Он не рассчитал только, что я сохранил копии всех важнейших протоколов, которыми его виновность и могла быть полностью установлена. Эти копии и спасли меня от возможных неприятностей.
В солнечный октябрьский день 1914-го года, проходя после боя в качестве фотографа-любителя по опушке Августовского леса Сувалкской губернии, я увидел лежавший среди убитых труп офицера. Покрытое запекшейся кровью лицо его мне показалось знакомым. Я нагнулся и узнал в нем поручика Тимофеева, бывшего врага Чекалина. Он лежал с раскинутыми руками и открытым ртом. Какой ничтожной показалась мне в этом грозном безмолвии смерти вся пережитая им человеческая суета.
С результатами произведенного обыска я приехал в Петербург за два дня до истечения поставленного мне семидневного срока. Главный военный прокурор, не имея возможности ознакомиться со всеми обстоятельствами дела,