барин, ты бы уж не пожалел для меня кошелька. – И уже погромче, нагнетая жути, добавил: – А то ведь места здесь глухие, обратной дороги можешь не сыскать.
– А ты, Степан, не изменился, – по-приятельски хлопнул великана по плечу Савелий. – Все так же грязен. Неужели не признал?
– Господи, неужели это ты, Савушка… Савелий Николаевич! – перепугался громила. – Помилуй меня, Христа ради! Не погуби! Не говори о моей дерзости Парамону Мироновичу, ведь погубит меня старик!
Великан мгновенно уменьшился до размеров нашкодившего мальчишки, и если бы Савелий схватил его сейчас за ухо и стал бы трепать, как шалуна, то воспротивиться наказанию у Степана не хватило бы духа.
– Ну что ты, Степушка, успокойся, как же ты об этом посмел подумать? Ведь мы же с тобой друзья! А помнишь, как ты меня драться учил? Не однажды пригодилась мне твоя наука.
– Господи, не забыл ты этого, барин, – расчувствовался Степан, едва ли не пуская слезу.
– Да какой же я тебе барин, Степушка, зови меня, как и раньше, Савелием.
– Как прикажешь… Савелий, – поклонился громила и, шагнув в черноту, растворился в стене здания.
Дом Парамона Мироновича выделялся среди прочих строений особенной изысканностью, какая отличает разодетого франта, случайно оказавшегося в толпе нищих. Подъезд встретил его не запахом испражнений, а помпезной роскошью, какую можно встретить в министерских парадных. Савелий бы не удивился, если б сейчас дверь распахнулась и из гостиной вышел бы не урка с волчьим взглядом, а вышколенный швейцар с огромной бородищей по пояс, в ливрее и белых перчатках и, улыбнувшись словно пожалованному рублю, молвил: «Здрасьте, Савелий Николаевич, его сиятельство вас дожидается!»
В самом углу первого этажа, под яркой лампой, четверо урок играли в очко. Азарт был настолько велик, что они не сразу заметили вошедшего, а когда в госте узнали Родионова, покорно положили на стол карты и шумно поднялись. Сейчас они напоминали добропорядочных граждан, встающих при появлении генерал-губернатора.
– Савельюшка, давненько тебя здесь не было, – проговорил урка лет пятидесяти, прозванный Занозой, худой и скрюченный, как осенняя ветка. – Парамон Миронович два раза о тебе справлялся. Если бы через пятнадцать минут не появился, пошел бы тебя искать. Сам понимаешь, Хитровка – не Александровский сад, здесь всякое может случиться.
Сейчас он напоминал заботливую няньку, пекущуюся о несмышленом домочадце. Невозможно было поверить, что этот теплый голос принадлежит беглому каторжанину, на счету которого несколько загубленных душ.
Савелий хотел ответить, что было бы обидно помереть на пороге собственного жилища и что на случай возможных недоразумений он всегда держит в правом кармане сюртука аккуратный махонький «вальтер», купленный по случаю в Берлине.
Однако, подумав, произнес:
– Хотел посмотреть, не увязался ли кто за мной. Вот поэтому пришлось немного поплутать. – И, глянув на гору «красненьких», возвышающуюся