земной»? Дура мечтательная.
И внутренний голос ехидно процитировал стих Ричи Реллика:
Ты пряталась от них в свои виденья,
Прикрыв рукою боль своей души.
– Не в виденья пряталась, а в фантазии, – огрызнулась я.
– Да, да, правильно, правильно, в фантазии и фэнтези. Просто по Фрейду. Ты же помнишь его гениальные слова: «Бегство в мир фантазий вызвано неуверенностью субъекта в своей способности любить».
Чтобы прервать нравоучения, отвернулась к окну в пустом ожидании чего-то.
И она прилетела. Она – птица Тоска.
Такая же огромная, как Обида, но не в черном, а в тусклом сером оперенье. Голова как у грифа с тонкой морщинистой шеей. Вместо крючковатого клюва – крючковатый нос. Ей скучно и противно на меня смотреть. У неё тоскливое старое лицо и ей явно хочется стукнуться головой о стенку.
– Ты глюк или явь? – поинтересовалась я.
Наверно, я сумасшедшая. Брежу.
– Ты не веришь, что я есть? – птица Тоска потерла лапой морщинку на лице.
– Верю и в тебя, и в Птицу Обиду, – кивнула я.
– Веришь – и хорошо. Значит, неважно, кто я – глюк или явь. Пока мы верим в то, что видим, мы психически здоровы и неопасны для себя и окружающих.
Одиночество и тоска. Мелькнула мысль: «Позвать бы друзей и попросить их об услуге типа: «постелите мне степь, занавесьте мне окна туманом, в изголовье повесьте упавшую с неба звезду» и другое всякое. Но не все могут, многие уехали далеко-предалеко: сестра, любимые подруги.
По трущобам земных широт
Рассовали нас как сирот.
(М. Цветаева)
Пусть не по трущобам, а по квартирам, другим странам, но разницы никакой.
– Птица Тоска, ты тоже старая. Тебя это не мучает?
– Меня всё мучает. И старость, и молодость, и умность, и глупость. Прости, и твоё нытьё сейчас надоело хуже горькой редьки. Старость ненавидят все. И мы сами, и люди вокруг нас. Японцы просто относили стариков на гору Нараяму и там бросали. Я не осуждаю их. Я, пожалуй, полечу. Тоскливо с тобой. Почитай на досуге Сэлинджера, может, что поймешь.
Передо мной упала его книга «Над пропастью во ржи».
Открыла и начала читать, чтобы отвлечься.
Молодой герой романа, эдакий юный недоумок, не совершивший в жизни ничего путного, тоже с отвращением смотрел на стариков, прятавших тощую, впалую грудь под халатом. Он удивлялся и злился от одной мысли о них. Злился, что они всё ещё хотят получать удовольствие от жизни, хоть и стоят одной ногой в могиле, ведь им под семьдесят и… Как смачно описывал он отвращение, брезгливость по отношению к ним, непонимание, зачем они живут. С омерзением смотрел на внешнюю атрибутику старости: тело, халат, дряхлость. Их запах, наверно, тоже ненавидел – запах лекарств и угасания.
Да, моя дочь ненавидит этот запах угасания. Да, это подходящий термин. Именно угасание. Это даже не запах плоти в прямом смысле, а дух. Его ведь тоже чувствуешь. Я угасаю, но не хочу в этом