как они говорили, – и каждый из них ждал собственного прорыва. В качестве карьерного плана все это казалось безнадежно неопределенным. Но галерея в Сент-Джеймсе по крайней мере означала, что Конни было чем платить за квартиру и питание. Запинаясь, я проинструктировал ее по телефону обо всех подходящих автобусных маршрутах, а именно 19-м, 22-м и 38-м.
– Дуглас, я выросла в Лондоне, – сказала она. – Я знаю, как ездить на автобусе. Увидимся в шесть тридцать.
В шесть двадцать два я уже стоял под башенными часами, уставившись в «Биохимик», глаза скользили по строчкам, но без всякой пользы; в шесть сорок я продолжал пялиться в журнал, когда сначала услышал ее, а потом уже увидел; высокие каблучки редко постукивали в этой части кампуса.
В наш век цифровых технологий мы имеем в своем распоряжении электронные средства, позволяющие воскресить в памяти более или менее любое лицо. Но в то время лица были как телефонные номера: мы старались запомнить самые важные. Однако снимки, сохраненные в моем воображении на прошлой неделе, начали блекнуть. Скромный и трезвый в этот ветреный и серый будничный день, буду ли я разочарован?
Ничего подобного. Действительность превзошла все мои ожидания: чудесное лицо, обрамленное поднятым воротником длинного черного пальто; под ним старомодное платье ржаво-красного цвета; тщательно наложенная косметика; темные глаза, губы цвета платья. Тарелка жареных креветок в «Крысе и попугае» перестала быть вариантом.
Мы поцеловались неловко: мне досталась мочка уха, а ей – волосы.
– Ты выглядишь потрясающе.
– Ты о платье? Да что ты, мне приходится носить его на работу, – сказала она, словно подразумевая: наряжалась не для тебя; прошло восемь секунд, а уже халтурный поцелуй и воображаемый щелчок по носу.
Вечер растянулся перед нами, как канат через широкий каньон. Чтобы подчеркнуть важность события, я надел свой лучший пиджак из эпатажного шоколадного вельвета и вязаный галстук цвета темной сливы. Ее рука потянулась к узлу и поправила его.
– Очень мило. Боже правый, а ты на самом деле носишь ручку в нагрудном кармане.
– Как ученый, я обязан. Это моя униформа.
Она улыбнулась:
– Ты здесь работаешь?
– Вон там, в лаборатории.
– А плодовые мушки?
– Они внутри. Хочешь взглянуть?
– А можно? Я всегда думала, что все лаборатории засекречены.
– Только в кино.
Она вцепилась в мою руку обеими руками:
– В таком случае я должна увидеть плодовых мушек!
48. Инсектарий
Она рассматривала облако мушек, придвинув лицо к самой сетке, как завороженная. Можно подумать, я привел ее к вольеру с единорогом.
– А почему плодовые мушки? Почему не муравьи, или жуки, или другие насекомые?
Я не мог сказать, был ли ее интерес искренним, преувеличенным или притворным. Возможно, она рассматривала инсектарий как вид художественной инсталляции; я знаю, такие экспонаты существуют.