чтобы освободить себя от цепей людского любопытства, жалости и лишних вопросов. Часто наставали секунды безграничной тоски, когда хотелось настоящего, родного тепла… в такие моменты она всегда вспоминала мать, только перед ней она могла бы стянуть с себя эту вымученную искусственную улыбку и вдоволь выплакаться ей в плечо, показать свою слабость, раскрыть все свои ошибки и в ответ не получить укора. А остальные? А остальные слабее нее… отцу, брату, детям нужна была ее сила, чтобы боль за нее не мешала им жить. А он – первоисточник счастья и горя ее жизни, ее вечная борьба чувства и разума, любви и ненависти… он приходил только во сне и просил лишь об одном – беречь детей, как будто там за решеткой чувствовал, что готовится выйти в путь большая беда.
Иногда Муъминат овладевало непреодолимое желание увидеться с ним, но для горянки, для которой весь белый свет заканчивался за вон тем черным хребтом, поездка в город стоила большого труда. Да и предрассудки сельчан сковывали в цепи… молва пройдет по аулу – бросила малолетних детей и поехала в город, по мужу видите ли она соскучилась…
А там… вдали от шаройских гор, в грозненской тюрьме отбывал свое наказание Хайрулла. Прошло уже два года. Он безбожно клял и винил себя за этот поступок, за лопнувшее терпение, за неумение сдерживать себя в нужный момент. – Ну почему тогда, во дворе Мовлида, не встал передо мной ее образ, образ детей, как встает он сейчас… может я одумался бы? – задавал он себе этот один и тот же вопрос в частые минуты своего безумного одиночества. Хайрулла не ощущал вокруг себя людского тепла и вообще людского духа. Ему казалось, что он один здесь и сейчас несет жестокую кару за все содеянные и не содеянные им грехи. А ведь было это вовсе не так. Суровые 30-е годы ломали судьбы многих горцев. Раскулачивание, навязывание атеизма – жестокие реалии коммунистической идеологии Советской власти получили свое широкое распространение в 30-х годах. Хайрулла был не один, их было много, безвинно получивших свое возмездие, и тех, кого не пощадили даже за самые мелкие провинности…
Косы для куклы
I
Вместе с горными реками гор Кавказа, стремительно текло и время. Уже третья осень, без Хайруллы, покидала горы Шароя, окутывая их напоследок своим мокрым серебристым туманом. Жизнь Муъминат шла все тем же прежним однообразным темпом. Малик считал дни, месяцы и годы до возвращения отца, а близнецы росли, им было уже по четыре года. Смышленые, шустрые они отвлекали мать от посторонних мыслей. Но почему-то тревога не отпускала ее сердце, не могла она его ничем никак согреть. Оборвалось в нем что-то в тот весенний день, когда вошел он во двор с окровавленным кинжалом в руке. Этот крик ее сына порвал тогда какую-то невидимую нить в сердце, и оно теперь бесконечно кровоточило, заполняя этой кровью ее всю до краев…
Наступила зима… холодная и суровая горная зима. В одну из таких беспокойных, мерзлых ночей вышла из хлева и не вернулась обратно корова Муъминат.
Потерять