и в нашей камере, и в камере соседей мгновенно смолкли. Кем бы ни был этот человек – его появления ждали.
Он был одет в строгий деловой костюм, подмышкой держал кожаную папку. Небрежно завязанный галстук, туфли из тонкой кожи, предназначенные явно не для того, чтобы месить уличную грязь – в местной моде я не разбирался, но даже мне стало понятно, что одежда и обувь посетителя стоят подороже многих машин, стоявших на парковке у торгового центра.
Человек застыл у решётки, глядя на нас. Борцы под его взглядом тушевались и опускали глаза, вместе с тем стараясь принять благочестивые позы. Получалось это, сидя на полу, не очень.
Человек вздохнул и укоризненно покачал головой. Открыл папку и вынул из неё лист бумаги.
– Я буду называть фамилии, – сказал он. – Каждый, кого назову, должен выйти в коридор и встать лицом к стене. – Кивнул одному из надзирателей. Тот, погремев ключами, отпер и распахнул дверь.
– Бохай Ван! – принялся зачитывать по листу человек.
Бохай поднялся на ноги, сложил руки за спиной, вышел из камеры и замер, уткнувшись лицом в стену.
– Ронг Ли!
Ронг поднялся, вышел и встал рядом с Бохаем.
– Лей Ченг!
Меня будто обожгло. Я сидел на полу, не в силах пошевелиться.
– Лей Ченг, – повторил человек и вопросительно обвёл нас глазами.
Кто-то – кажется, Бэй – толкнул меня в плечо.
Я поднялся и на ватных ногах, кое-как дошагал до стены коридора. Встал рядом с Ронгом.
– Фу Чжао! – продолжил человек.
Меня придавило к полу не осознание того, что свою фамилию узнал через полгода после того, как оказался здесь. Надо бы, кстати, на всякий случай еще и дату рождения узнать. Хотя бы выяснить, сколько мне лет – лишней информация точно не будет. Меня прибило узнавание фамилии. Моего лучшего друга – того, что погиб в перестрелке, – звали Джен Ченг. Фамилия не редкая, но и не самая распространённая. Теперь, как выяснилось, её носил я.
После того как нас выстроили в коридоре, человек с папкой задумчиво прошёлся вдоль ряда. И вдруг гаркнул:
– Совсем страх потеряли, подонки?!
Я покосился на него с удивлением – не сразу понял, что обращается он не к нам. А к тем, кто сидит в соседней камере.
«Подонки» жалобно, вразнобой заголосили – в том духе, что ни в чём не виноваты, шли по своим делам и никого не трогали, мопед не мой, я просто объяву разместил.
– Молчать! – рявкнул человек с папкой. – К вашей кодле и без того накопилось немало вопросов. А уж то, что вы совершили сегодня – это последняя капля. Жаль, что вашему вожаку вышибли мозги без меня. Я с удовольствием сделал бы это сам.
«Кодла» испуганно притихла.
– В день, когда нас постигла такая утрата, – горько проговорил человек. – В день, когда весь наш клан замер от горя, вы… У меня просто слов нет. – Бросил нам: – На выход.
– А с этими что? – спросил кто-то из надзирателей. Имея в виду, очевидно, уличных.
– Я бы перестрелял их, как собак, –