будущее показало, что Ковырякин был прав. Но пока не пришёл тот, кто её разбудит, Лутэ, как могла, заботилась о своём слепом Орфее.
Объяли меня воды до души моей
Закапризничал он как-то, приуныл, покрылся осенью, мол, просыпаюсь утром, открываю глаза, и опять стена передо мной. Каждое утро одно и то же…
Лутэ встревожилась. Что же делать? Как его порадовать? Озорная веселая мысль в мини-юбке влетела в кабинет серьёзного начальника мозга: есть классная идея! Она сделает окно! Да не куда-нибудь, а в Японию! Привет вам, хоккушки Басё! Помуракамимся немножко!
Только это должен быть сюрприз. Утром Слепой ушёл на работу, Лутэ осталась одна. Пора. Пора приниматься за дело. Тщательно составила список всего необходимого. Сбегала в магазин, всё купила. Обозначила границы окна. Накладывала краску прямо на обои. Краска белая – основная, ещё голубая, синяя – это гора. Ну и розовые и оранжевые лепестки, как дождь, падающий из цветущей сакуры. Приходилось работать быстро, чтобы всё успеть к его приходу. Получилось очень красиво. Сняла пограничную маскировочную ленту, получилась рама. И вот оно – окно в Японию! Охайё!!! Занавесочки повесила маленькие, чтобы не мешали смотреть на гору. Даже соорудила из доски подоконник и поставила на него цветы и леечку. Все атрибуты окна. Пусть фальшивого, но окна.
Вечером он ничего не заметил, лампочка предусмотрительно перегорела. Сюрприз так сюрприз.
Какой же утром был восторг, когда Слепой вместо серой скучной стены увидел через окно Фудзияму. Прекрасное начало нового дня! К чёрту работу! Какие там чертежи и проекты, если рядом лежит любимая девочка, да ещё абсолютно голенькая… В этот раз у них почти всё получилось… Далекий склон Фудзиямы покрылся любопытными японцами с биноклями, потомки самураев с волнением наблюдали за двумя влюблёнными из страны заходящего солнца.
Весна уходит.
Плачут птицы. Глаза у рыб
Полны слезами.
Когда наступила ночь, Лутэ долго смотрела на опустевшую гору под лунным фонарём и сказала Слепому, что назовет дочь Хокку.
Невыносимая лёгкость бытия
Непонятны мотивы того, кто решает нас умереть. Чем руководствуется он, нарезая ломти человеческой жизни, – тебе 60 лет, тебе 42, тебе 18. А тысячам – вообще краюшечку в один годик или даже меньше… «продаются детские ботиночки, не ношеные…»
Меня почему-то он решил умереть в декабре в пятницу. Аккурат после скромного сорокалетия в столовой № 4 на Пятнадцатой Парковой. Идея не очень хорошая – я не про возраст, если умер, значит, жил, тут всё по-честному, – я про декабрь. Время для похорон не самое удачное. Я как представил, земля – камень, ветер насквозь, слёзы падают, остекленевшие гвоздички недоумевают: мы-то зачем здесь? Запретить бы в России умирать зимой законодательно. А нарушил закон – в печку Николо-Архангельскую, тем более, что вокруг теперь одни атеисты и язычники. А в такой мороз о живых думать надо, о сбившихся сейчас в маленькое каракулевое стадо