гирляндой выложены цифры наступающего года – 2014. Он выходит на Крещатик.
Палатки, костры в железных бочках, кордоны, нервный, весёлый накал неподчинения. По телефону его ориентируют друзья, и скоро он полностью окунается в атмосферу протеста, беспорядка, где люди говорят матом и лозунгами, где есть враги и герои. Он невнимательно слушает последние новости в зоне оппозиции и с удовольствием принимает флягу с коньяком. Глоток, еще глоток. Рядом потянуло сладковатым дымом марихуаны. Люди шумно договариваются о совместной встрече Нового года.
Из поддонов делают сцену, на которой ему сегодня предстоит выступать. Вечер гражданской лирики. Несколько фотографов, знакомые, незнакомые лица, безликий корреспондент немецкого радио. Короткое бессмысленное интервью.
Все возбуждены каким-то новым делом. Все уверены в своей правоте и нужности, и эта уверенность заражает своей искренней простотой. Здесь все знают, что нужно делать и наконец-то все нужны друг другу. Он чувствует это общее настроение и нарастающую тенденцию к объединению и невольно инстинктивно отстраняется от всех. В толпе он замечает своего приятеля-журналиста, политолога. Спрашивает о его впечатлениях, звучит слово революция. «Это не революция, – отвечает приятель, – это карнавал». Взрыв петарды, его шумно окликают. Он видит перед собой своего соседа, молодого парня, футбольного фаната. Этот настроен решительно. Короткие, резкие фразы, вера. Здесь он уже получил приказ. «Олег Глота, к сотнику», – парень рывком, не простившись, срывается с места и убегает к группе людей, которые неумело, неловко, ещё стесняясь друг друга, пытаются организовать строй. 28 декабря 2013. Суббота.
1
Олег Глота, вернувшись с фронта, несколько дней поил друзей нерядовым алкоголем под круглосуточным супермаркетом. «Нарядившись» до безоблачного состояния, он, смеясь и икая, рассказывал истории о пережитом. На пятые сутки такого времяпровождения Олег пришёл домой, заперся у себя в комнате, надел постиранную матерью военную форму, лёг на кровать, обложил себя иконами, заткнул уши наушниками, включив плеер на полную громкость и, сделав себе «золотой укол», т. е. смертельную инъекцию наркотического препарата – умер.
Как выяснилось позже, наркоманом Олег стал на войне. Соседи полушёпотом делились сплетнями о самоубийце и диких обстоятельствах его смерти.
На похоронах, когда из парадного вынесли гроб для последнего прощания, собралась большая толпа любопытных, подогретая всевозможными слухами. За формальным и искренним сочувствием родным Олега явно чувствовалось иное настроение. Многим хотелось посмотреть на лицо самоубийцы и на лицо его матери. Это желание было скорее непроизвольным. Люди всматривались в некую бесплотную тайну, оставшуюся от добровольно ушедшего из жизни человека. Стремлением заглянуть в это потустороннее особо явно проявилось у одного из сослуживцев покойного. Пожилой человек лет пятидесяти в новом, с иголочки, камуфляже настолько пристально вглядывался в окаменевшие