Обычно мы это делали под предлогом остановить машину, чтобы сгонять в кусты по нужде. Но на этот раз попались пацаны на таком кураже, что они уже везли нас куда-то за город и нашего согласия не спрашивали. Мы поняли, что надо быстро смываться, с трудом уговорили ребят остановить машину. Кругом лес, темнотища, собачий холод и гигантские сугробы. Мы отходим в сторону через дорогу и пробираемся через сугробы подальше, чтобы спрятаться. Спустя время пацаны выходят нас искать, но лезть в сугробы им не хочется. «Да черт с вами, тупые курицы, замерзайте здесь, если вам так хочется», – кричат они и уезжают.
Мы с Катей выдыхаем, вдали виднеется город, до него идти километров восемь, мы выбираемся на дорогу и идем. Но скоро видим на небе свет фар и понимаем, что кто-то возвращается. Мы снова пробираемся через сугробы вглубь леса и прячемся там за деревьями. Машина ездит туда-сюда, мы понимаем, что пацаны нас все-таки ищут. Мы замерзли и нам страшно, что с нами сделают, если найдут. Нас легко можно вычислить по следам на снегу, но парни настолько пьяны и ослеплены гневом из-за нашего побега, что до этого не додумались. В конце концов машина уезжает, а мы быстрым шагом доходим до города и перепуганные бежим прятаться к Кате домой, периодически еще вздрагивая от звука каждой проезжающей мимо машины.
Иногда я гуляла ночами одна и ничего в такой жизни хорошего не было, я не всегда выпутывалась. Число сексуальных партнеров сильно увеличилось. Первое время я еще вела зашифрованный дневник и записывала каждого мужчину, но в пятнадцать с половиной лет перестала. Список был уже чересчур большим и коробил меня. Это была явно не та жизнь, о которой я мечтала.
После скандала с мамой я еще несколько недель сидела вечерами у подъезда. Мне было некуда пойти, я устала ходить по девчонкам и врать их матерям. Я устала впутываться в сомнительные истории и просто хотела вернуться домой. Что хорошего может случиться с человеком в пятнадцать лет, когда он остается на улице? А когда это девочка? Но гордость не позволяла мне первой подойти к маме. Обычно я садилась у нашего подъезда вечером, знала часы, в которые мама ходит на аэробику, и рассчитывала, что, увидев меня, она сама пойдет на контакт. Но мама проходила мимо с безразличным видом и игнорировала меня. Выходило, что она за меня переживала только в ту ночь, когда я опоздала, а в остальные, когда я оказалась на улице, она переживать перестала. Я воспринимала это так, мне казалось, что она ясно дает мне это понять. Брату Максиму впускать меня в квартиру она тоже запретила. И мне приходилось подкупать его сигаретами, чтобы он выносил мне какую-нибудь одежду.
Никто из родственников: ни бабушка, ни тетя – интереса к моей жизни не проявляли. Я просто осталась в этом мире одна, никому не нужная. Но по воспоминаниям подруг и мамы этот период продлился не настолько долго, как мне запомнилось. Мне кажется, что прошло несколько месяцев, прежде чем мама вызвонила меня где-то по телефону и попросила вернуться домой. В то время уже стояла промозглая осень, и она предложила прийти