хороших устройств тех лет. Жизнь стала интереснее, но все равно, как уже говорили, «глушилки» тоже работали в полную силу.
Все сильнее ощущал, как размножаются у него мысли и чувства; однажды признался другу, что голова «раскалывается» от множества противоречивых, исключающих друг друга мыслей. Друг тогда ответил очень легко и непринужденно:
– Определись, что тебе нужно, все подчини этой единственной идее, все лишнее отбрось, особенно сентиментальность, как плод больного воображения какого- то Мышкина, – имея в виду героя Достоевского.
А тот, в свою очередь, парировал:
– Конечно, надо взять топор, как Раскольников, и всех рубить.
Но, тем не менее, все равно надо было рано или поздно определиться, и он определился. Закончить институт, найти нужную работу и при первой возможности, как говорили в то время, «валить за бугор».
Во время одной из очередных встреч друг рассказал ему интересную вещь о прежнем месте службы. Оказывается, в дивизионе, где тот служил, имела место такая практика: во время учений расходовались не все боезапасы из соображений безопасности (то есть, сделают один-два залпа, или даже не сделают вовсе, или даже бывало так, что корабль вовсе не выходил в море), и оставшиеся на шлюпках вывозили недалеко от берега (тоже непонятно, зачем ближе к берегу, когда нужно было наоборот, – возможно, опасались попасть на глаза пограничникам), но в такое место, что никто никогда туда в жизни не ходил (хотя кто знает!), потому как местность была скалистая и топили. Как долго это длилось, тот ничего не мог сказать.
Сначала наш герой как бы значения не придал, но потом задумался, и даже очень искренно. «Что за боезапасы, наверняка, есть и мины, и как же так, а если рванет там, что тогда будет, или кто узнает про этот «клад» – может нарисоваться картина еще интереснее, нет, так не пойдет, что-то надо делать!» А что и как думать – пока не знал. Сначала хотел поделиться услышанным с Вольдемаром, но быстро передумал. «Нет, ему нельзя, этот бюрократ докопается до всего, может позвонить тому командиру, шума много наделает, здесь надо тихо». С этими мыслями так и ходил дня три – четыре и не мог решиться ни на что, однако решение вскоре всплыло само. В один из дней, в обеденный перерыв, как обычно, коротал время в Ленинской комнате за шахматами, как откуда-то принесло особиста. Тот по-дружески (?) положил руку ему на плечо и начал разговор:
– Что, готовимся к матчу-реваншу с очередным гроссмейстером парка, или просто тренировка?
– Лейтенант, и то и другое. – Подумал, надо втянуть в разговор и рассказать ему все, самый подходящий вариант, пусть разбирается. – Слушай, ты не бойся, военные и государственные тайны, доверенные мне, на кон не ставлю, а если хочешь, у тебя есть шанс получить бутылку хорошего ереванского коньяка и по желанию угостить меня, или же быть угощенным тем же коньяком. Мать мне прислала из дома, так что подумай.
– Вы, пожалуйста, поподробнее изложите условия матча, – улыбаясь сказал лейтенант, и по тону чувствовалось,