их числа. Ни одна тревожная мысль не пришла мне в голову, пока хозяин делал хороший глоток, никаких дурных предположений не поселилось в душе, и я не стала кричать: «Не пей вина, Гертруда!»
Впрочем, насколько помню, королева из бессмертной пьесы В. Шекспира «Гамлет» не послушалась мужа и ответила: «Простите, но мне хочется, сударь».
За что и была наказана, отрава подействовала на нее мгновенно. Впрочем, и Сеня тут же изменился в лице. Глаза его угрожающе выкатились, и мужик, издав жуткий крик, свалился оземь. Сказать, что я испугалась, это ничего не сказать. Тело действовало быстрее разума. Ноги быстро подбежали к Сене, колени согнулись, руки схватили Гребнева за плечи. В ту же секунду я почуяла запах горького миндаля. Как же так!
– Звали меня? – всунулась в дверь растрепанная Наденька.
Правая щека девушки была заметно больше левой. Взгляд секретарши скользнул по мне, потом сфокусировался на лежащем хозяине, и она взвизгнула.
– Ой, чегой-то с ним? Инфаркт?
– Дай телефон, – устало сказала я, – Сеня умер.
Аню арестовали вечером. Скорей всего Еремин побоялся, что, оставаясь на свободе, она отравит еще кого-нибудь.
– Вы с ним пили коньяк? – хмуро поинтересовался серьезный Максим Иванович, осматривая место происшествия.
– Да.
– И ничего?
Я пожала плечами. Дурацкий вопрос, где бы, по мнению этого мальчишки, была я сейчас, окажись в моем фужере цианистый калий? Уж, наверное, не стояла бы перед ним в расстроенных чувствах, а лежала бы в черном пластиковом мешке, застегнутом на «молнию».
– Странно, однако, – пробормотал эксперт, спокойный пожилой мужчина, похожий на дедушку-пенсионера.
– Что? – спросила я.
– Да вот посуда, – пояснил дедок. – Вам погибший плеснул бренди в специальный коньячный бокал, пузатый, из тонкого стекла. Между прочим, он поступил абсолютно правильно. «Отар» следует пить мелкими глотками, тихонько взбалтывая и согревая в руках. От тепла настоящий коньяк начинает источать тонкий, ценимый истинными гурманами аромат. Зато себе почему-то он плеснул в рюмку диковинной формы, к тому же синего стекла, хотя вот они, бокалы, стоят на полочке как миленькие.
– Это просто объяснить, – тихо сказала я. – Сеня был очень сентиментален. Рюмка старинная, к ней имеется еще и графин. Пару подарила Гребневу мама, после ее смерти Сеня пил только из этой рюмки исключительно все – коньяк, виски, ликер…
– А пиво? – глупо поинтересовался Максим Иванович.
– Он его на дух не переносил, – пояснила я, – говорил, потом отрыжка мучает.
– Прими мотилиум, помоги своему желудку, – процитировал эксперт надоевшую до дрожи телерекламу.
– Кто знал, что он пользуется только этой стопкой? – спросил Максим Иванович.
– Все, – пожала плечами я. – Сеня рассказывает каждому историю рюмки, вернее, рассказывал.
– Ремешковой тоже? – уточнил он.
– Не знаю! Наверное, да. Гребнев обожал угощать всех, отказаться