странную особенность. Все в камне, монументальные и серые большую часть времени в году, эти города делаются, вдруг, удивительно яркими и радостными, едва проклюнутся свежие листочки на каком-нибудь жалком деревце, освещенные теплыми лучами весеннего солнышка. Жить-то хорошо! А хорошо жить – еще лучше!
Тойво подумал: отчего бы это так, ведь и в Хельсинки, и в Питере миллион народу, у каждого свои заботы, каждый устал от бытия, каждый не может найти ответ на сокровенный вопрос? И вопрос этот вовсе не клонится в философию, что первично, что вторично, для чего мы на свет родились? Вопрос: что будет дальше – не может не страшить. А люди все равно радуются, может быть, один единственный раз в году. Весной, когда солнце, когда свежая зелень, когда понимаешь, что живешь.
Вот в этом-то и все дело, в этом-то и вся соль, в этом-то и собака порылась.
Отдельная радость отдельного человека просто напросто аккумулируется в атмосфере, насыщая пространство вокруг этой самой радостью. Радость может быть коллективным чувством, в то время, как горе – всегда индивидуально. Радость можно разделить, горе же можно только принять.
Антикайнен хотел сказать, не обращаясь ни к кому: «Черт побери! Господь нас создал для счастья – и доказательством этому может служить один-единственный день в городе Петрограде, или в городе Хельсинки.»
Конечно, не каждому дано чувство радости за близкого человека, все это может запросто заглушить другое чувство – зависти. Но радоваться природе – это святое! За это нужно выпить.
Тойво огляделся по сторонам, но не нашел подходящей рюмочной – все были какими-то мутными, не такими, в которой они только что сидели с эстонцем. Он махнул рукой и пошел к казармам.
8. Панисельга.
Как и во время памятной поездки в город Буй, Тойво и Тынис, условившись по телефону, встретились на бывшем Путиловском, ныне – Октябрьском вокзале. Вяхя с ними не встретился – он прятался за колоннами и только временами выглядывал, чтобы не отстать от экспедиции.
Он был неимоверно доволен своей ролью: курсант интернациональной школы красных командиров и тайный сотрудник. Если бы Антикайнен обозвал его «сексотом», он бы, наверно, обиделся, но до такого лестного титула в Стране Советов пока еще никто не додумался.
Вяхю принял лично начальник училища Инно и после непродолжительной беседы зачислил его в список курсантов на следующий год. Инно, хмурый, как обычно, отнесся к протеже Антикайнена очень доброжелательно. Молодой Тойво был немногословный, высокий и крепкий, готовый, как тогда водилось, «жертвовать собой за дело революции». Эстонцу по национальности, хоть и выросшему в Кронштадте, начальнику училища нравились молчаливые люди. Ему казалось, что на таких всегда можно положиться.
Так и было, конечно, вплоть до одиозных лет конца тридцатых, когда молчание из золота сделалось приговором. Молчишь – значит, замышляешь. Февральским утром 1938 года во дворе тюрьмы при УНКВД по Московской области его застрелили по приговору суда по рекомендации Сталина, Молотова, Ворошилова и Кагановича. Хотели стрельнуть в затылок при, якобы, переходе по коридору в другую камеру, но Инно повернулся к своим палачам лицом и в последний