больно схватив меня за плечи, в бешенстве выговаривает отец, – ещё раз, мелкая дрянь, позволишь себе поднять на меня голос, я выставлю тебя на улицу.
– Я и сама уйду! Ты же чудовище! Правильно мама сделала, что бросила тебя! – Острая боль обжигает губы. Не сразу понимаю, что случилось, только хватаясь пальцами за лицо. Он что… Ударил меня? – Жаль, что ты не сдох в девяносто шестом, – выдавливаю из себя, с трудом сдерживая слёзы.
Хватаю свою сумку, тянусь к шкафу, чтобы взять пуховик, но отец прижимает дверцу рукой, не позволяя мне открыть её.
– Вали. – Кивает в сторону входной двери.
Кривая, по-настоящему страшная, ухмылка искажает его лицо.
Больше не говоря ни слова, я выскакиваю из квартиры.
Только оказавшись возле подъезда, понимаю, что стою на улице в конце января в тапочках, капроновых чулках и без верхней одежды. И идти мне некуда.
Глава 7
Неприятный солоновато-металлический привкус, который появляется во рту, выводит из ступора. Дотрагиваюсь до нижней губы – на кончиках пальцев остаётся след крови. Я смотрю на неё, постепенно осознавая произошедшее. Следом приходит ощущение боли в саднящей губе и холода, пробирающего до костей. Но я продолжаю стоять на месте, до конца не понимая, куда идти и что делать. Внутри меня как будто пустота: нет ни чувств, ни мыслей, ни сил. Я даже заплакать не могу.
Скрип подъездной двери заставляет подпрыгнуть от ужаса, на какую-то долю секунды кажется, что сейчас из неё выйдет отец. Я отступаю в сторону, пропуская мимо себя всего лишь соседку с шестого этажа. Пожилая и донельзя вредная женщина бросает на меня удивлённый взгляд, в котором на место изумлению быстро приходит презрение. Осуждающе качая головой, она начинает осторожно спускаться по скользкой от плохо-счищенного льда лестнице, что-то бормоча под нос. До меня лишь долетают отдельные слова: молодёжь, с ума посходили, меньше шастать. Но я даже готова сказать ей «спасибо» за то, что своим появлением она возвращает меня к реальности.
Холодно. Нужно найти какое-то более-менее тёплое место. Оглянувшись по сторонам, вспоминаю, что в крайнем подъезде на двери вроде не было ни замка, ни домофона. Мне везёт, память меня не подводит. Зайдя внутрь, поднимаюсь на несколько лестничных пролётов вверх. В подъезде тоже довольно прохладно, но терпимо. По телу проходит неприятная дрожь, вызванная то ли тем, что я ощутимо замёрзла, то ли пережитым нервным потрясением. Кожу на ногах и руках покалывает, и я растираю себя ладонями, массирую уши и щёки, подпрыгивая на одном месте: всё это помогает не только чуть-чуть согреться, но, как ни странно, немного успокоиться.
Надо что-то делать… Для начала решаю покопаться в сумке. Радует, что нахожу в ней мобильник, обычно я таскаю его в карманах. Вот только зарядки осталось меньше двадцати процентов. Достаю кошелёк, пересчитываю наличность – не густо: сто семьдесят четыре рубля, а стипендия только после каникул. Да и та, даром, что повышенная – шестьсот с копейками, на неё при всём желании месяц самостоятельно не проживёшь.
Нужно