я уже все… все рассказала. Он кончил… я думала, что все, ему больше не захочется. Пошла к кровати. Закурила. А потом посмотрела – а он мертвый валяется. Вот… вот и все. Я сразу тебе позвонила.
Дамир почесал в черноволосой голове.
– Н-да, – протянул он, – история. Ну что же… ты оденься пока, Анька, а ты, Вадик, прикрой этого Кислого простынкой и сходи пока за этим жидом… за Вайсбергом. Будем разбираться.
ГЛАВА 2
ДОГОВОР
Михаил Моисеевич Вайсберг, председатель правления «Орион-банка», одного из крупнейших банков города, недаром носил прозвище Ледяной.
Происхождение этого «прохладного» прозвища проистекало не только из фамилии банкира – Вайсберг, – легко и податливо переделывающейся в Айсберг, что, как известно, переводится как «ледяная гора» да и означает соответственно то же самое.
Михаил Моисеевич и был такой горой. Его ледяная расчетливость, непреклонность и совершенная бесчувственность в области, где, как известно, нет друзей, а есть корреспонденты, стали притчей во языцех. Злые языки многократно коверкали знаменитую песню Пугачевой, применяя ее к банковским и житейским реалиям, по которым, как по нитям и схемам, тянул свою жизнь глава «Орион-банка»: «А ты такой холодный, как Вайсберг в синагоге» или: «А ты такой крысючий, как Вайсберг в депозитарии». Слово «крысючий» восходило к любимому криминальными структурами слову «крысить» (бабки, лавэ, кредит) и соответственно означало человека, зажимающего деньги и во что бы то ни стало не желающего с ними расставаться.
Да и внешне он полностью соответствовал «ледяному»: высокий, лысый, сухощавый, с перевитым жилами морщинистым горлом и длинным, сухим постным лицом, на котором выделялся хищный ястребиный нос. Глаза Вайсберга, холодные, бесцветные, водянистые, ничего не выражали и, казалось, с одинаковой индифферентностью могли смотреть и на пришедшего за кредитом бизнесмена, и на обнаженную девушку, которая вдруг возжелала бы одарить старого черствого еврея своей молодой горячей и, главное, бесплатной любовью. И даже, вероятно, на киллера, который пришел бы в полном соответствии с арифметическими законами уничтожить Михаила Моисеевича, «умножив его на ноль».
Вот и сейчас, уставив невозмутимые рыбьи глазки на труп зятя, Вайсберг некоторое время помолчал, а потом спокойно спросил:
– Кто был с ним?
Дамир молча кивнул на Аню, которая уже успела натянуть на себя трусики и платье и теперь придерживала его на голом плече – на том месте, с которого покойный Кислов вырвал лоскут ткани.
Вайсберг сцепил тонкие бескровные губы, провел рукой по лысой голове и произнес:
– Я понимаю, что Юрия застрелила не эта девушка. Иначе бы вы меня сюда не позвали, Дамир Маратович.
– Но, Михал Моисе… – начал было Дамир, но банкир безапелляционно прервал его, даже не повышая своего тихого, спокойного скрипучего голоса:
– Я не люблю, когда прерывают ход моей мысли. Вы еще будете иметь возможность высказаться, господин Сафин. Так вот,