Битва. Пусть не слишком многолюдная – участников человек тридцать-сорок, не больше, но – битва. То есть внутри этого счастливого сияния жизни – кровь, злоба, ужас.
Ну а что величественный и дающий отдохновение глазу и душе могучий лесной пейзаж, в монументальность которого покой и домашнее тепло вносили несколько фигурок селян? Увы, там, по сути, то же самое – изображенные фигурки принадлежат селянам, наблюдающим, как обнаженный красавец-мужчина – бог Аполлон привязывает к дереву музыканта Марсия, с которым он только что состязался в игре на флейте, и который в этом состязании Аполлону проиграл, и с которого сейчас Аполлон будет сдирать, с живого, кожу. Нормально. А что с них возьмешь? – люди искусства. Для меня как литературного критика сюжет очень даже понятный.
И что получается? Получается, что радость жизни на картинах Лоррена, которой я любовался издали, – обман? Так, что ли? Или… Или все-таки что он писал?! И зачем?.. А то и писал, чем ты, сидевший на скамейке, любовался издали. Жизнь неба писал, жизнь моря, жизнь леса. Радость этой жизни писал. Ну а что там внутри этой жизни вытворяют люди, так это, извините, их проблемы. Нет, если тебе хочется туда – в их сюжеты «воинских доблестей», то нет проблем. Но это будет, уж извини, твой выбор: или «жизнь», или «социум». Вот это Лоррен и нарисовал.
Я отошел и снова сел на скамью, и машущие смертоубийственными инструментами люди снова слились в серо-коричневую полосу, а глаз, подчиняясь выбранной Лорреном композиции, послушно пошел за художником в кроны деревьев, в сияющую даль моря и неба.
Ну и что для меня выстраивает в один ряд таких разных художников? Как раз их разность и выстраивает: для полноты проживания ясности и гармоничности мира у Лоррена мне необходима «ознобчивость» мира на картинах Маньяско. И наоборот.
Картинами Лоррена я и закончил вчерашний поход в музей.
Спускаясь по лестнице на первый этаж в гардероб за курткой, я думал примерно так: вот зачем мы приходим в музей. Мы приходим послушать тиканье других часов, не механических, а отмеряющих бытийное время, которое встроено в каждого из нас туго стянутой пружиной. Биллу Гейтсу приписывается высказывание, якобы сделанное им в начале восьмидесятых: «Компьютер – это на самом деле просто железяка, которую научили манипулировать двумя – только двумя! – цифрами, но подождите десять лет, и вы увидите, что он сделает с миром». А теперь, продолжу я за Гейтсом, попробуйте представить инструментарий вашего мозга, то есть количество вмещаемых им условных цифр и, соответственно, количество комбинаций, которые он способен выстраивать. Да вселенной не хватит, чтобы вместить возможные плоды труда такого «компьютера». Может, потому мозг и блокирует свои возможности. И наша тупость – это спасающая нас работа инстинкта самосохранения. Однако у нас есть как минимум один доступный нам способ хоть на немного отпустить