мучился от мигрени и духоты. К счастью, его уединение развеял князь Долгоруков. Он протягивал графу бокал шампанского и улыбался приветственно.
– За что пьём? – проговорил граф.
Пьер состроил загадочную мину и прошептал:
– Аспиду пришел конец. Надо за это выпить. Как у вас, немцев, говорится, – Prost?
– Prost, – кивнул Кристоф и чокнулся с ним бокалом. – Празднуешь отставку князя Адама?
– Именно, – усмехнулся князь. – Нынче, когда его нет, станет легче дышать! Государь-таки опомнился и нашёл своего истинного врага.
Графу почему-то показалось, что зря его приятель так рано радуется. И ему не понравилось, что тот чуть ли не на весь зал кричит об этом. Впрочем, неприязнь Долгорукова к бывшему теперь уже канцлеру была при Дворе секретом Полишинеля – все о ней прекрасно знали.
– К вашему сведению, князь, Чарторыйский сам выпрашивал эту отставку, а mon frère её не давал, – произнес звонкий девичий голос. Перед ними стояла великая княжна Екатерина, насмешливо оглядывающая их своими чуть раскосыми глазами. Она поигрывала расписным шёлковым веером и держала в руках фужер, наполненный розоватым вином.
Кристоф при её появлении понял, что был прав, осуждая друга за слишком громогласное проявление неприязни к князю Адаму. И покрылся малиновым румянцем, подобно юной барышне, которой во время мазурки ловкий поручик наговорил двусмысленных комплиментов. Почему он сейчас так стесняется эту девушку? Потому что она великая княжна?
– Да что вы так смутились, граф? – улыбнулась она ему, подумав: «Они оба хорошенькие. Особенно Кристоф. Кажется, он женат на этой страшной швабре из маменькиных бывших фрейлин. Да, и сын фрау Лотты. Наверное, ему скучно с женой…»
– Думаете, никто не знает, что вы не любите Чарторыйского? – продолжала великая княжна. – Вот князь Пётр его не любит и не стесняется об этом говорить. И ваша уважаемая матушка от него не в восторге. Как и моя…
Долгоруков залпом выпил шампанское и добавил:
– Ваше Высочество, я всегда знал, что у вас русская душа. Представитель мятежной нации не может быть другом нашей страны.
– Князь – истинный сын своего народа. Вероломный. Жестокий. Хитрый. Последнее качество вызывает во мне особое отвращение, – со значением проговорила Екатерина. – Поэтому те, кто не любит Чарторыйского, – мои друзья.
– Интересно, кого назначат на его место? – вслух подумал Долгоруков. – Хорошо бы русского человека.
– Или немца, – и Екатерина Павловна подмигнула несчастному Ливену, лицо которого изменило окраску и нынче стало угрожающе бледным – можно было пересчитать все жилки.
– Разве он не уехал из Петербурга? – тихо проговорил он, заметив своим острым взглядом профессионального стрелка то, что не заметили его собеседники, а именно – входящего в зал�