когда его пылкий разум целиком и полностью занимала любовь.
В своих мечтах он подходил к инструменту и сперва поглаживал его, а потом, обнимая сзади, начинал играть.
Все его сны напоминали концерты: ночи одинокого музицирования сменялись шумными представлениями, на которых Джузеппе выступал перед восторженной толпой, но среди слушателей он так и не смог разглядеть Марию.
Уже неделю бедный сеньор Дженаро таился от жены, опасаясь, что она заметит его несобранность или, того хуже, назовет душевно нездоровым. Хотя он и сам понимал, что оснований к этому более чем достаточно.
Вслед за снами Дженаро одолел страх: ему начало казаться, что еще чуть-чуть, и он разучится держать смычок, а затем понимать ноты. Его пальцы стали непослушными, немыми; он с трудом сгибал их, чтобы взять чашку или бритву, а читая, предпочитал класть книгу на стол.
Промаявшись семь дней, потеряв в весе и прибавив в возрасте, он не выдержал, признал служение контрабасу своей судьбой и заспешил к Ромео за исцелением.
– Ромео, – зашептал ему Джузеппе, – нельзя ли мне хоть немного поиграть? Я буду играть тихо, никто ничего не услышит и не разгадает нашего обмана! Даже если кто-то услышит музыку, то будет думать, что на крыше магистрата собрались скрипачи…
– Отчего же нельзя? Конечно! Твой контрабас в саду донны Креоле! У Анджелы огромный сад, там никто ничего не услышит. Отправляйся к ней прямо сейчас, пока Мария укладывает дочерей.
Со всех ног бросился Джузеппе в сад к донне Креоле.
Перебравшись через изгородь, он заметался по саду.
– О, – воскликнул сеньор Дженаро, обнаружив возле большого дуба свою огромную скрипку, – как же я скучал по тебе, мой милый друг… я больше никогда тебя не оставлю!
…Он уселся на поваленное дерево и, обняв такой родной деревянный остов, начал гладить изгибы контрабаса и гладил их до тех пор, пока в руки не вернулось тепло, а пальцы из деревянных не стали вновь послушными и живыми.
С того дня каждый вечер Джузеппе спешил к донне Креоле. С утра и до сумерек он поглядывал на часы, прикидывая время до вечернего променада в музыкальный сад, где его ждали несколько часов самозабвенного растворения в музыке.
С самого первого дня Джузеппе казалось, что он там не один. Он убеждал себя, что в огромном саду, кроме маленьких белок и енотов, никого нет, но всё равно его не покидало странное ощущение, что кто-то слышит звуки его музыки.
Спустя несколько дней он заметил рядом с поваленным деревом удобный стул, а на следующий – обнаружил невысокий столик и графин с водой. Затем появились деревянный уступ для контрабаса, теплое покрывальце для него самого и бутылочка «Бардолино».
Оглядевшись, он обратил всё свое внимание на стоявший вдалеке хозяйский дом и развернул стул так, чтобы мелодия обрела путь.
Все следующие недели сеньор Дженаро понемногу придвигал стул ближе к дому. Он добрался до края зеленых веток, за которыми начиналась залитая светом площадка… и там остановился.
Каждый вечер он замечал,