А во-вторых, Дюк ударился в писательство. День и ночь он колотил на машинке. А если не колотил, то разглагольствовал.
О любимом деле, которое должно быть у каждого человека. О «формуле счастья по Д.Э. Саммерсу». О головоломке – что все необходимое всегда находится у вас под носом, нужно только уметь его увидеть и использовать. О том, что ничего не бывает случайно и зря. Что даже потеря в такси приобретенного на последние деньги гардероба наверняка имеет свой смысл. Важный смысл. Пока неизвестный двоим джентльменам.
Словом, книга поглотила компаньона. Конечно, Дюк втайне надеется, что она-то как раз и принесет ему и успех, и большие деньги. Разве может быть по-другому, когда человек нашел свое истинное призвание?
Спорить с этим Саммерс не стал.
Дюк родился писателем, это была правда. Нашел свое дело. Что-нибудь из этого будет. Ну, или не будет – с ними, писателями, вечно не слава богу.
В вялом настроении бывший коммерсант прикидывал, что можно придумать.
– Доброе утро, сэр, – вошла с подносом мисс Дэрроу.
Саммерс пробормотал «доброе утро» и взял с подноса газету. Открыл на середине, пробежал глазами рубрику «Требуются». Отодвинул поднос с завтраком и безотлагательно написал два письма, в которых уведомлял, что заинтересован в указанном в объявлении месте корреспондента и редактора (о, господи!) студенческой газеты. Многочисленные «требуется рекламный агент» он пропустил – это было просто опасно. Если пронюхает Форд, то…
Это соображение навело еще на одну мысль. Может быть, он и не знает, чего хочет. Зато он знает, чего не хочет!
Саммерс равнодушно сжевал завтрак, выпил кофе и отправился одеваться. Старые брюки и рубашка – надо же! – помнили еще 1912 год, избиение своего владельца представителями блинвилльской коммерции.
Одевшись, бывший коммерсант вышел из дома. Выгнал из-под навеса авто.
Блестящий «Линкольн», черно-красный, с оранжевыми спицами на белых колесах, свернул с главной дороги, сбавил скорость и, шурша неубранными с осени листьями, подъехал к старой, очень старой лачуге.
«То, что я ищу, – думал Джейк, шагая к сараю, – законно по-настоящему. Не просто в рамках закона, а вообще приличное дело. Полезное. Нужное».
Уведомлять о своем прибытии он не стал. Знал, что несмотря на свою кажущуюся необитаемость дом битком набит старыми кошелками, старыми клячами, старыми кошками, старушенциями – словом, пожилыми леди, которые следят за ним из всех щелей своими подслеповатыми глазами. И миссис Христоподуло, и миссис Палпит, и все три бабки Грацци – словом, блинвилльские сливки в полном составе.
Старые, скисшие сливки.
Он подошел к сараю, нашарил ключ в треснутом цветочном горшке – на полке под самой крышей. Вошел, пригнувшись, в низенькое помещение.
На грубо сколоченных полках стояли бутыли, банки и жестянки. На полу – ящики и коробки. К скипидарному духу свежих досок примешивался запах керосина, масла, старых тряпок, луковиц, чего-то еще – в сарай не входили с самой осени.
Прислонившись