мне это будет даже приятно. Это… из-за фотографии в «Лайф». Взгляните.
Он открыл разворот журнала, быстро извлеченного из внутреннего кармана пиджака. Постучал пальцем по фотографии.
– Скажите честно… вам не хочется быть там?
На фотографии были холмы, долина, маленькое озеро (или рукав реки?), яркая зелень под чистым небом. «Саскуэханс-Фоллз», гласила подпись. Джинджер вежливо кивнула.
Он достал еще одну бумагу, сложенную гармошкой, и сунул ей под нос. Синим было обведено объявление: продается ферма. Она подняла голову, взволнованная до глубины души его счастливой улыбкой, его сияющим взглядом.
– Я внес задаток восемьсот долларов. Эта ферма будет моей через десять лет. Двести яблонь. Я посажу еще столько же, земля там плодородная, только сажай. Я заказал пресс по каталогу и…
Значит, как и она – это все же заставило ее едва заметно улыбнуться, – он ехал на этом поезде за… мечтой!
– А вы? – снова спросил он, закончив рассказ – про яблоки, сидр, мед, кур, – который она слушала вполуха, слишком занятая наблюдением за его танцующими руками, подвижными губами с нежным изгибом, бровями, движущимися одновременно с носом, находя все это таким… таким…
– Я? О, мои планы совсем не похожи на ваши.
Девушка помедлила.
– Я пою, – призналась она наконец. – Беру уроки уже семь лет. Мой учитель дал мне адреса на Бродвее, там есть работа.
– Певица! – восхищенно выдохнул он. – Как я глуп. Мог бы догадаться. Ваши губы так мелодичны.
– Это ни при чем, – смеясь сказала она. – Главное – работать.
– И иметь талант.
– Упорство.
Он кивнул. Между ними воцарилось молчание, которое можно было бы назвать особым.
На вокзале в Эштонионе села молодая женщина с двумя малышами, дала тем по куску яблочного пирога и оранжаду. Она любезно предложила попутчикам остатки пирога. Те не чинясь согласились.
Прошел час; новая пассажирка поведала, что делает пересадку на Фернес-Узловой, чтобы ехать в Маллстилби, штат Коннектикут, куда ее муж отправился на разведку с планом открыть булочную. Он нашел работу на мукомольне, но чета рассчитывала через некоторое время поставить на ноги свое дело. Пока же она поработает переписчицей в университете.
Два малыша слушали мать молча, как будто она рассказывала им «Белоснежку».
Двое взрослых тоже слушали… но не слышали ни слова. Они инстинктивно повернулись друг к другу, ослепленные солнцем, бившим сквозь стекло.
Славное это было купе, где случай свел на короткое время между пунктами назначения столько юных мечтаний и желаний лучшего.
Когда молодая мама и ее дети сошли с поезда на Фернес-Узловой далеко за полдень, молчание между двумя одинокими пассажирами – Гуинивир Вихаукен-Хоукинс, иначе Джинджер, и Фридрихом-Гюнтером Фройденкерлештурмом, иначе Фредом, – стало еще более особенным.
– Маунт-Блимп! – крикнул проводник в коридоре.
Молодой человек вздрогнул, словно выйдя из оцепенения. Он встал, высокий, широкий, неловкий и вцепившийся в свою