Плечо. Возмездие должно быть мгновенным. Без команды – мои парни и так знают, что делать, – за считанные секунды разворачиваемся в цепь и, при огневой поддержке броневика, атакуем.
Боя не получилось. Мы быстро разобрались со стрелками, загнали их, как крыс. Взяли живьём двух русских подростков. Это они стреляли. Где-то раздобыли две дедовских пукалки, подались в партизаны. Не имеет значения, что они почти дети и действовали одни – на свой страх и риск. Они подняли руку на немецкого солдата.
Пока их за шкирки тащили на поляну, парни их хорошо обработали. Один, тот, что был повыше, тощий с большим лягушачьим ртом, не мог стоять на ногах. Его приятель низкорослый, короткостриженый, как их солдаты, крепыш оказался более стойким физически. Удары не причиняли ему видимого вреда (а мы умеем бить), но он плакал. Размазывал слёзы по рыжим веснушкам, тёр вздёрнутый нос и озирался в панике, словно затравленная дворняга.
Для таких случаев у нас есть отработанная процедура. Сначала допрос – потом казнь. Ничего важного они знать не могли, но порядок есть порядок. Закончив с допросом, им приказали раздеться. Не успели они стянуть с худых задов трусы, как оказались повалены и зафиксированы в нужных позах. Руди, как пострадавшему, выпала честь отомстить за царапину, полученную при обстреле автоколонны. Надев перчатки, вооружившись ножом, не обращая внимания на скулёж сопливых щенят, он сделал то, что должен был сделать. Первым кастрировал тощего. Конопатый дёргался так, что и пяти солдатам его трудно было удержать. Как бы он ни сопротивлялся неминуемому наказанию, в результате маленький сморщенный мешочек плоти плюхнулся красным тюльпаном в зелёную траву.
Тощий подросток потерял сознание: так его бесчувственным и повесили. А рыжий чертёнок вопил от боли, но оставался в сознании довольно долго даже после того, как петлю затянули на его шее. Он забавно болтал ногами, раскачивался, брызгал кровью, пучил зелёные фары. Минуты три продержался.
Через неделю произошло нападение на армейскую колонну. Три часа на сборы, и мы выдвигаемся мстить. Пока добрались до места подлой диверсии, партизан и след простыл, а наша техника коптила чёрной гарью в кюветах. Бандиты убежали, а их пособники остались. В километре от места нападения нашлась и деревенька. Без сомнения, их база. Тут партизаны добывают себе продукты, прячут раненых. Наверняка. Проверять не стоит. Издалека она выглядела вполне мирно. Мы-то знаем, как обманчив бывает такой вид. Я рассматривал её в бинокль, удивляясь беспечности её жителей. Из труб вились дымки, на лугу паслись коровы, по улицам ходили люди. Совсем они глупые: помогают партизанам и думают, мы глупее их, не поймём ничего.
Деревню окружили двойным кольцом, вместе с нашим отрядом к месту расправы подтянулись ещё два. Я взошёл на холм, посмотрел ещё раз в бинокль, теперь с такого близкого расстояния, что мог видеть морщины на лицах их стариков. Долг любого настоящего нациста требует от меня устроить маленький геноцид. Полюбовавшись мирной жизнью крестьян,