Мне нравилось бывать у них. Это была патриархальная татарская семья – с большим дворовым хозяйством, множеством аккуратных подушечек, накрытых красивой накидкой и в снимаемых на ночь наволочках. Неизменно шумел угольный самовар, и всегда красовалось на столе самое для меня лакомое – хворост, или я его называла чак-чак. Он светло-желтым кружевом стоял в вазах и манил неповторимым вкусом тонкого ноздреватого теста, заверченного в топленом масле. Как-то нанай готовила его при мне. Захватывающее зрелище! Тонкую полоску вкуснейшего теста наматывают на деревянную палочку, опускают в кипящее масло и, крутя палочкой, постепенно разматывают тесто. И вынимают из масла вот такое чудо.
Мне нравились тишина, неспешная беседа, дед в тюбетейке, тихо снующий по хозяйству. Попив чаю, я забивалась куда-нибудь в угол, захватив чтиво, погружалась в яркий богатый мир. Там впервые я прочитала книги А. Рыбакова «Кортик» и «Бронзовая птица», и они остались для меня в числе любимых. Дома у нас книг, газет, журналов отродясь не водилось. Всегда на виду лежал бабушкин Коран, который мы по детской глупости разрисовывали.
Неподалеку несла свои воды река Белая. Казалось потрясением, что можно жить на берегу большой реки, где во дворах днищем вверх лежат лодки. И воздух пахнет иначе, чем в сухопутной Черниковке. Когда шли ребятишки с удочками и свежепойманной рыбой, это воспринималось как нечто нереальное, из гриновских книг…
«Рябина, рябина…»
Кстати, о родном языке… Видимо, до поры я лепетала только на татарском языке. Но воспитательница детского сада сказала нанай:
– Хотите испортить ребенку жизнь, продолжайте говорить на татарском.
И бабушку с мамой просто заклинило. До конца дней своих они общались между собой на родном языке. Но как только дети оказывались рядом или вступали в разговор, они автоматически переходили на русский…
Я продолжила учебу в длинном деревянном бараке, это была школа №55. Мой путь пролегал направо, мимо «Пятого квартала», общежитий, детского сада и поликлиники. А была другая, параллельная этой, – целый ряд домов частного сектора тянулся почти до школы. Там в полуподвале я покупала керосин для примуса.
До третьего класса я с утра пешком или на автобусе преодолевала четыре остановки и сначала забрасывала Альмиру в детский сад. Потом сворачивала налево во дворы пятиэтажек. И вот она – школа. А если пройти еще дальше, а потом еще дальше через железнодорожные пути, можно было попасть в деревянный барак такой же конструкции – в типографию №1. Но мои родители там уже не работали… Мама устроилась продавцом в овощной киоск напротив общежитий моторостроительного завода.
Вечером забирала Альмиру из детсада, и мы шли по «культурной» улице с асфальтом, с большими деревьями вдоль тротуара. Иногда мы озорничали, завидев фифу в капроновых чулках и на высоких каблуках. Мы нарочно шлепали по луже, чтобы забрызгать эту «буржуйку». Во мне жила какая-то